Лазарь Лагин - Патент АВ

Мой письменный стол стоит у самого окна. Я пишу и вижу, как на перекрестке, на углу Благовещенского переулка, несколько прохожих читают наклеенную на сером дощатом заборе газету. Дальше на фоне хмурого зимнего неба высятся кирпичные, еще не облицованные новые дома Большой Садовой. Изредка по тротуарам переулка проходят неслышным шагом пешеходы, зябко подняв воротники. Совсем редко прогрохочет грузовик, и снова наступает тишина. Лениво падает сухой снежок.

Но стоит мне только задуматься, и я снова вижу знойные улицы далекого Бакбука, кружевные мосты и необъятные причалы Города Больших Жаб — главного торгового порта и столицы Аржантейской республики. Снова передо мной проходят герои моего повествования. Некоторых из них я люблю, других не только люблю, но и уважаю, к иным отношусь с презрением, иных ненавижу. Но обо всех них я собираюсь писать правду и только правду.

Пусть читатели не посетуют на меня за то, что я утаю фамилию и профессию человека, посвятившего меня в подробности удивительной истории доктора Попфа и его изобретения. Я не вправе рисковать судьбой смелого и бескорыстного человека. Публикуя свою рукопись, я навсегда отрезаю себе возможность вторично побывать в Аржантейе. Тамошнее военное министерство, не говоря уже о господине Примо Падреле и некоторых других весьма влиятельных персонах, примет, конечно, все меры, чтобы не допустить меня туда. Очень может быть, что кому-нибудь придут в голову и более агрессивные мысли в отношении автора этого повествования. Но я знаю, на что иду.

Несколько слов о погоде, стоявшей в Бакбуке в этот день. Через некоторое время при обстоятельствах, которые станут известны читателю далее, кое-кто попытался найти в ней грозные знамения, предвещавшие все, что произошло в этом городе несколько месяцев спустя.

Действительно, на протяжении трех суток, предшествовавших переезду четы Попфов в Бакбук, дождь лил, как из бочки. Потом дождь прекратился, но небо оставалось покрыто сплошными низкими тучами, которые плотно, как будто навсегда, приросли к угрюмому горизонту. Изредка доносился отдаленный грохот грома, бледные зарницы вспыхивали над западной окраиной города. Было душно, как в прачечной.

Однако авторы невежественной и неискренней болтовни об этих дурацких предзнаменованиях забывают, что как раз к шести часам вечера неожиданно подул ветерок, и тучи стали быстро расходиться. Оранжевые потоки солнечных лучей хлынули на Бакбук, и на фоне пламеневшего заката экспресс, которым прибыли Стифен и Береника Попф, промелькнул точеным игрушечным силуэтом. В городе стало светло, свежо и празднично.

Минут через пятнадцать к запертому коттеджу покойного доктора Прадо подкатила наемная машина. Из нее вышли двое: коренастый мужчина лет тридцати двух в серой шляпе, сдвинутой на затылок, и стройная, пышноволосая брюнетка с миловидным, но незначительным лицом. На вид ей можно было дать не больше двадцати двух лет, хотя на самом деле ей уже пошел двадцать шестой. Мужчина рассчитался с шофером, который помог ему внести в коттедж несколько объемистых, но неказистых чемоданов. Затем он приподнял шляпу, с шутливой, преувеличенной галантностью предложил руку своей даме и, видимо бодрясь, промолвил:

— Прошу вас, сударыня, проследовать в свой небоскреб.

То ли сударыня не понимала шуток, то ли она не была расположена поддерживать шутливую беседу, но вместо ответа она только глубоко вздохнула.

— Ничего, старушка, — продолжал, не унывая, ее спутник, — превосходный домик и как будто неплохие соседи.

Из этих слов читателю легко заключить, что вновь прибывшие состояли между собой в законном браке. К этой же вполне правильной мысли пришла и супруга аптекаря Бамболи. Аптека находилась как раз напротив дома покойного Прадо.

Мадам Бамболи некоторое время с интересом наблюдала за тем, как новые обитатели этого дома осматривали его снаружи, а потом подозвала своего супруга, возившегося около стойки.

— Посмотри-ка, Морг, вот они наконец и приехали.

Она помолчала несколько мгновений и с видимым осуждением добавила:

— Вот уж никогда бы не подумала, что столичные дамы так выглядят!

Господин Морг Бамболи, которого положение обязывало к солидности и вдумчивости, ответил не сразу, но веско:

— Да и он, признаться, смахивает не столько на доктора, сколько на грузчика.

Супруги удовлетворенно засмеялись.

Было бы, однако, несправедливо делать на основании этих реплик вывод, что супруги Бамболи ощутили внезапную неприязнь к своим новым соседям. Правда, аптекарше было бы куда приятней, если бы жена доктора Попфа была постарше и — как бы это сказать помягче? — хоть чуточку некрасивей; что же касается господина Бамболи, то он всегда завидовал счастливым обладателям докторского диплома. Но, отдав дань этим своим чувствам, господин и госпожа Бамболи согласились, что все же доктор с женой, по-видимому, вполне достойные люди.

При обсуждении этого ответственного решения они вышли на крыльцо аптеки и были замечены доктором Попфом. Доктор счел необходимым приподнять свою шляпу, и первый обмен приветствиями между соседями состоялся.

Выждав для приличия несколько часов, аптекарь постучал в дверь коттеджа доктора Попфа.

— Я имею честь быть вашим ближайшим соседом, — учтиво сказал он доктору, открывшему ему дверь, — и считаю своим приятным долгом осведомиться, не смогу ли я быть вам чем-нибудь полезен.

Аптекарь остался доволен изысканной четкостью и прекрасным слогом своей краткой речи, и его бледное лицо слегка порозовело, приятно оттенив небольшие голубые глаза.

В комнате, куда доктор, извинившись за царивший в ней беспорядок, пригласил незваного гостя, стояли полураспакованные деревянные ящики, столы были загромождены множеством колбочек, реторт и тому подобного лабораторного оборудования. Это навело аптекаря на тревожные мысли: не собирается ли новый доктор отбивать у него хлеб, собственноручно изготовляя лекарства для своих пациентов?

Несколько секунд они оба помолчали, внимательно изучая друг друга.

Доктор Попф, широкоплечий, спортивного склада, сероглазый шатен, с открытым и в то же время чуть лукавым лицом, был примерно одного роста с Бамболи, но казался ниже его. Это объяснялось поистине необыкновенной худобой аптекаря. Непомерно длинные ноги, почти такие же длинные руки, длинное бледное лицо и длинные, прямые пепельные волосы, спускавшиеся редкими прядями на покрытый преждевременными морщинами лоб, — все это делало господина Бамболи почти уродливым, если бы не выражение искреннего доброжелательства, никогда не сходившее с его лица.