Лазарь Лагин - Старик Хоттабыч (сокращённая редакция)

В семь часов тридцать две минуты утра весёлый солнечный зайчик проскользнул сквозь дырку в шторе и устроился на носу ученика пятого класса Вольки Костылькова. Волька чихнул и проснулся.

Как раз в это время из соседней комнаты донёсся голос матери:

— Нечего спешить, Алёша. Пусть ребёнок ещё немножко поспит — сегодня у него экзамены.

— Ну что за чепуха! — ответил за перегородкой отец.- Парню уже тринадцать лет. Пускай встаёт и помогает складывать вещи.

Складывать вещи! Как он мог это забыть!

Семья Костыльковых переезжала сегодня на новую квартиру.

Не успели напиться чаю, как в квартиру постучались. Затем вошли двое грузчиков. Они широко распахнули обе половинки двери и зычными голосами спросили:

— Можно начинать?

Волька торжественно вынес на улицу, к фургону, диванные валики и спинку. Его сразу окружили ребята, игравшие во дворе.

— Переезжаете? — спросил у него Серёжа Кружкин, весёлый паренёк с чёрными хитрыми глазами.

— Переезжаем,- сухо ответил Волька с таким видом, как будто он переезжал с квартиры на квартиру каждую шестидневку.

Подошёл дворник Степаныч, глубокомысленно свернул цигарку и неожиданно завёл с Волькой солидный разговор, как равный с равным. У мальчика от гордости и счастья слегка закружилась голова.

Но вдруг из квартиры раздался раздражённый голос матери:

— Волька! Волька!… Ну куда девался этот несносный ребёнок?

И сразу всё пошло прахом. Волька, понурив голову, пошёл в опустевшую квартиру, в которой сиротливо валялись обрывки старых газет и пузырьки из-под лекарств.

— Наконец-то! — накинулась на него мать.

- Бери твой знаменитый аквариум и срочно влезай в фургон.

Непонятно, почему родители так нервничают, когда переезжают на новую квартиру?

В конце концов Волька устроился в фургоне неплохо.

Внутри царил таинственный прохладный полумрак. Если зажмурить глаза, можно было свободно представить, будто едешь где-то в Америке, в суровых пустынных прериях, где каждую минуту могут напасть индейцы и с воинственными кликами снять с тебя скальп. Старая бочка, в которой бабушка квасила на зиму капусту, удивительно напоминала бочки, в которых пираты старого Флинта хранили ром.

Сквозь дыры в стенке фургона проникали тоненькие столбики солнечных лучей.

И вот наконец фургон, скрипя, остановился у подъезда их нового дома.

Отец, кое-как расставив вещи, сказал:

— Остальное доделаем после работы.

И ушёл на завод.

Мать совместно с бабушкой принялась распаковывать посуду, а Волька решил тем временем сбегать на реку. Правда, отец предупредил, чтобы Волька без него не смел ходить купаться, потому что тут страшно глубоко, но Волька быстро нашёл для себя оправдание.

«Мне необходимо выкупаться,- решил он,- чтобы была свежая голова. Как это я могу явиться на испытание с несвежей головой?!»

Это большое удобство, когда речка недалеко от дома. Волька сказал маме, что пойдёт на берег готовиться по географии. Прибежав к речке, он быстро разделся и бросился в воду. Шёл одиннадцатый час, и на берегу не было ни одного человека. Обидно было, что никто не мог восторгаться тем, как красиво и легко Волька плавает и, в особенности, как он замечательно ныряет.

Волька наплавался и нанырялся до того, что буквально посинел. Тогда он стал вылезать на берег. Он уже совсем было вылез из воды, но передумал и решил ещё раз нырнуть в ласковую прозрачную воду.

И вот в тот самый момент, когда он уже собирался подняться на поверхность, его рука вдруг нащупала на дне реки какой-то продолговатый предмет. Он схватил его и вынырнул у самого берега. В его руках была склизкая, замшелая глиняная бутылка очень странной формы. Горлышко было наглухо замазано каким-то смолистым веществом, на котором было выдавлено что-то отдалённо напоминавшее печать.

Волька прикинул бутылку на вес. Бутылка была тяжёлая, и Волька обмер.

«Клад! — мгновенно пронеслось у него в мозгу.- Клад со старинными золотыми монетами. Вот это здорово!»

Наспех одевшись, он помчался домой, чтобы в укромном уголке распечатать бутылку.

Волька вбежал в квартиру и, проскользнув мимо кухни, юркнул в комнату и прежде всего запер на ключ дверь. Затем вытащил из кармана перочинный нож и, дрожа от волнения, соскрёб печать с горлышка бутылки.

В то же мгновение вся комната наполнилась едким чёрным дымом и что-то вроде бесшумного взрыва большой силы подбросило Вольку к потолку, где он и повис, зацепившись штанами за ламповый крюк.

Дым в комнате понемножку рассеялся, и Волька вдруг увидел, что в комнате, кроме него, находится ещё одно живое существо. Это был тощий старик с бородой по пояс, в роскошной шёлковой чалме, в таком же кафтане и шароварах и необыкновенно вычурных сафьяновых туфлях.

— Апчхи! — оглушительно чихнул неизвестный старик и пал ниц.- Приветствую тебя, о прекрасный и мудрый отрок!

— Вы иллюзионист из цирка? — догадался Волька, с любопытством оглядывая сверху незнакомца.

— Нет, повелитель мой,- продолжал старик,- я не иллюзионист из цирка. Знай же, о благословеннейший из прекрасных, что я Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб, или, по-вашему, Гассан Абдуррахман Хоттабович.

—И случилась со мной — апчхи! — удивительная история. Я, несчастный джинн, ослушался Сулеймана ибн Дауда — мир с ними обоими! — я и брат мой Омар Хоттабович. И Сулейман ибн Дауд — мир с ними обоими! — приказал принести два сосуда: один медный, а другой глиняный, и заточил меня в глиняном сосуде, а брата моего - в медном. Запечатал он оба сосуда, оттиснув на них величайшее из имён Аллаха, а потом отдал приказ джиннам, и они понесли нас и бросили брата моего в море, а меня — в реку, из которой ты, о благословенный спаситель мой,- апчхи, апчхи! — извлёк меня. Да продлятся дни твои, о… Извиняюсь, как твоё имя, отрок?

— Меня зовут Волька,- ответил наш герой, продолжая раскачиваться под потолком.

— А имя отца твоего, да будет он благословен во веки веков?

— Папу моего зовут Алёша… то есть Алексей.

— Так знай же, о превосходнейший из отроков, звезда сердца моего, Волька ибн Алёша, что я буду делать впредь всё, что ты мне прикажешь, ибо ты меня спас из страшного заточения, и я твой раб.

— Почему ты так чихаешь? — осведомился ни с того ни с сего Волька.

— Несколько тысяч лет, проведённых в сырости, без благодатного солнечного света, в глубинах вод, наградили меня, недостойного твоего слугу, хроническим насморком. Повелевай мной, о мой юный господин! — с жаром закончил Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб, задрав вверх голову, но продолжая оставаться на коленях.