Лазарь Лагин - Остров Разочарования (Рисунки И. Малюкова)

— А теперь я хотел бы узнать, — сказал Фламмери, — кто из вас, люди Нового Вифлеема и люди Доброй Надежды, возьмется зажечь этой головешкой воду, хотя бы здесь, у самого берега?

Островитяне молчали.

— Значит, никто не может? Гамлет Браун, почему бы тебе не поджечь море?

Гамлет молча пожал плечами.

— А вы, преподобный отец Джемс?

— Разве может вода гореть? — рассудительно отвечал колдун. — Вода вскипает и сразу превращается в мокрый дым.

— Смотрите же, как Розенкранц по моей воле сотворит сейчас чудо! Я только окроплю море священной водой!

Фламмери вынул из кармана бутылку, губами извлек из нее пробку и, присев на корточки, сделал раскупоренной бутылкой несколько крестообразных движений по-над самой водой, чуть слышно плескавшейся у его ног.

Вечерний бриз унес в океан острый запах спирта.

— Во имя отца и сына и святого духа! — провозгласил Фламмери с дрожью в голосе (он и в самом деле волновался). — Раб божий Розенкранц Хигоат, спеши совершить чудо!

У Розенкранца от ужаса ноги приросли к земле. Он что-то нечленораздельно промычал и попытался укрыться в толпе.

— Поторопите этого идиота! — пробормотал Фламмери Мообсу, и тот, схватив оробевшего чудотворца за локоть, поволок его к берегу и пригнул над водой.

— Зажигай, брат мой! — прорычал Розенкранцу Мообс, от души потешавшийся своей ролью церемониймейстера в этой комедии, и с силой ткнул его в затылок.

Розенкранц дрожащей рукой приблизил головешку к черной воде.

Островитяне ахнули. Чудо совершилось. Вода у берега загорелась нежным голубоватым пламенем.

— Потуши море! — диким голосом крикнул преподобный Джемс. — Не оставляй нас без рыбы!..

Но чудотворец лежал, зарывшись лицом в сырую гальку. Мообс поднял его на ноги и новым пинком привел в чувство.

— Тебя просят погасить море, — проворковал Фламмери, вперив в лицо Розенкранца свои ледяные глазки цвета жидкого какао с молоком. — Скажи, друг мой: «Море, погасни!»

— Море, погасни! — пролепетал Розенкранц обморочным голосом.

И снова пал ниц насмерть перепуганный сотворенным им чудом Розенкранц Хигоат.

Пламя погасло. Если бы он запоздал со своим приказом секунды на две, оно бы погасло само по себе.

— Встань, Розенкранц! — сказал Фламмери. — Встань, и пусть люди, которые тебя унижали, признают, что они заблуждались, что ты выдающийся, самим богом отмеченный человек.

— Прости- нас, Розенкранц! — обратился к Хигоату преподобный отец Джемс. — Мы не понимали, что ты выдающийся, самим богом отмеченный человек.

— Желательно вам, чтобы и Гильденстерн совершил такое же чудо? — спросил Фламмери.

— Прости нас, Гильденстерн! — обратился отец Джемс к Гильденстерну. — Мы не понимали, что ты тоже самим богом отмеченный человек!

— Не сомневаетесь ли вы, что такие же чудеса может сотворить и отсутствующий Полоний?

— Мы попросим у него прощения, лишь только он вернется в Новый Вифлеем, — обещал преподобный отец.

— О покойном Яго Фрумэне уж и говорить не приходится, — заключил мистер Фламмери. — Из всех их четверых он был наиболее любезен сердцу вседержителя.

Островитяне с интересом посмотрели на бездыханное тело в плотно облегавшем старом эсэсовском кителе.

Пока несколько человек, взявшись за плечи и ноги, подняли его, чтобы отнести в деревню, преподобный отец Джемс успел на ходу посоветоваться со старейшинами.

— Остановитесь, люди Нового Вифлеема! — сказал он, закончив летучее совещание. — Знайте, что постановлено снять с Розенкранца и остальных троих достойных мужей позорные имена, которые они столь незаслуженно носили по нашей вине. Пусть знают люди Нового Вифлеема, пусть знает все человечество, что нет больше Розенкранца Хигоата, а есть Отелло Хигоат, нет Гильденстерна Блэка, а есть Горацио Блэк, нет Полония Литлтэйбла, а есть Ромео Литлтэйбл и нет покойного Яго Фрумэна, а есть и будет вечно жить в наших сердцах блаженный облик сэра Фальстафа Фрумэна!.. Послезавтра, в воскресенье, во время представления мы сообщим всему человечеству о новых именах наших четырех самых достойных односельчан.

— Вы оговорились, преподобный отец, — мягко поправил мистер Фламмери колдуна Нового Вифлеема. — Послезавтра не воскресенье. Послезавтра будет понедельник, а воскресенье — завтра. Сегодня суббота, преподобный отец!

Преподобный Джемс недоуменно глянул на Фламмери. Лицо американца было торжественно и печально.

— Не может быть, сэр! — сказал колдун. — Это вы, верно, шутите?

— Нет, дорогой мой друг! — ответил Фламмери с редкой задушевностью. — Белые никогда не шутят, когда речь идет о святом воскресном дне. Воскресенье. будет именно завтра, а не послезавтра. Сегодня — суббота.

— Не может быть! — пробормотал преподобный отец Джемс, чувствуя, что почва уходит у него из-под ног.

— Спросите кого угодно, — сказал Фламмери. — Хотя бы мистера Егорычева.

— Ради бога, сэр! — бросился отец Джемс к Егорычеву. — Успокойте меня! Скажите, что почтенный белый джентльмен оговорился, пошутил, ошибся!

— Нет, дорогой отец Джемс, на этот раз над вами не пошутили, — сказал Егорычев. — Сегодня в самом деле суббота. Но почему это вас так расстраивает? Какое это имеет значение? Отложите представление до будущего воскресенья, если у вас не хватит времени подготовить его к завтрашнему дню.

— Какое это имеет значение?! — вскричал отец Джемс в величайшем отчаянии. — Если это так, как вы говорите, то я, люди Нового Вифлеема, все человечество всю жизнь нарушали заповедь господню о воскресном дне! Вместо того чтобы воздавать всевышнему хвалу в этот богом избранный день, мы всю свою жизнь оскверняли его суетными мирскими делами! О, горе Новому Вифлеему! О, горе, горе всему человечеству!..

— Зайдешь ко мне завтра пораньше, Отелло! — приказал мистер Фламмери бывшему Розенкранцу, который показался ему наиболее сметливым из оставшихся в живых троих отщепенцев, теперь уже бывших отщепенцев. — И захвати с собою Ромео и Горацио…

Сумрачные жители Нового Вифлеема, все еще не пришедшие в себя после переживаний истекшего дня, вышли проводить гостей за околицу. Учтивые, благожелательные, гостеприимные и щедрые островитяне все же были довольны, что белые джентльмены, за несколько часов так усложнившие их жизнь, оставляют их наконец в покое.

Из деревни доносился надрывный плач вдовы и матери сэра Фальстафа Фрумэна. Громоздкое, страшное тело их мужа и сына лежало теперь на циновках перед самым порогом его дома. Завтра в полдень должно было начаться дополнительное следствие. Правда, Фламмери обещал отцу Джемсу провести всю ночь в молитвах и постараться выведать у господа или его ангелов, кто виновен в смерти бедняги Фрумэна. Тогда, бог даст, можно будет обойтись и без этого муторного дополнительного следствия.