Иван Арсентьев - Три жизни Юрия Байды

Сбросив бомбы, самолеты улетели. Варухин приблизился к Коржевскому, тот сидел серый, поникший, спустив ноги с кровати. Левая рука висела плетью, из предплечья текла кровь. Перевязывать было нечем.

Тут в глаза Варухину бросилось знамя отряда, свалившееся на пол от сотрясения. Подумав секунду, он сорвал с него чехол, скрутил жгутом красное полотнище, перетянул кровоточащую руку командира. Вдруг сквозь звон в ушах послышалась близкая ружейная стрельба. «Неужели немцы догнали?» — ужаснулся он.

Коржевский тоже услышал стрельбу, страдальчески поморщился. В дверях возник запыхавшийся Афанасьев, увидел серое лицо командира, застыл на секунду с отчаяньем в глазах. Тут же спохватился, распрямил плечи, заговорил спокойно, лишь пальцы тревожно теребили мочку левого уха да веко подергивалось, не подчиняясь воле. Со стороны могло показаться, что комиссар, шутя, подмигивает, подбадривает. Но Афанасьеву было не до шуток: обескровленный отряд опять окружен.

— Какое будет приказание, командир? — спросил он Коржевского.

— Группу распустить. Рейд на авиабазу отставить. Принимай, комиссар, командование и действуй по своему усмотрению. Я уже плохо соображаю. Почти ничего не вижу, много из меня вышло крови… Кружится голова…

Коржевский безнадежно махнул рукой.

Не успел Афанасьев ступить на порог, как навстречу связной от Максима. Командир разведчиков докладывал: с западной стороны на лесничество движется рота противника, от дороги наступают вчерашние потрепанные каратели. На восток пути нет, горит лес.

Афанасьев черкнул несколько слов на листке, вручил его разведчику для Максима, а Варухину велел оповестить всех партизан, чтоб бросали все, кроме оружия и боеприпасов, и бегом собирались здесь, возле дома лесничества.

Ружейная и пулеметная стрельба приближалась, а партизан еще не было видно.

— Стой! Ты куда? — крикнул Афанасьев пробегавшему мимо бойцу.

— Я? Воевать… — остановился тот, хлопая непонимающе глазами.

— Командир ранен, — сказал Афанасьев. — Посади его на коня и не отходи ни на шаг, пока не пойдем на прорыв. Отвечаешь за него головой! Понял?

— Понял, товарищ комиссар! А где конь командира?

— Конь? Найди!

«Где же партизаны? Оповестил ли их проклятый Варухин?» — подумал Афанасьев.

Уже совсем близко раздаются разрывы гранат, трескотня автоматов. Что где творится — неясно, и послать некого узнать. Вдруг возле уха сипло цвякнуло, и пуля врезалась в бревно сруба. Афанасьев распластался на земле, держа автомат наизготовку. Откуда стреляют? Полежал, огляделся. Настороженная тишина. Может, шальная пуля про свистела возле уха? Нет, пули опять засвистели, стреляют в него. Слева замелькало что-то серое. Это каратели просочились к поляне. «Ах, черт! Партизаны не успели собраться. Штаб без охраны». Афанасьев вырвал зубами чеку из гранаты, привстал на секунду, швырнул в сторону серых мундиров. Взрыв. Следом метнул еще гранату. Вскочил на ноги, дал очередь, другую подлиннее и, петляя меж стволов, понесся к избе, где находился раненый командир, где имущество штаба.

А там уже бой. Десяток партизан заняли круговую оборону. Из разбитого окна невидимой плетью стегал станковый пулемет. Немцы отвечали автоматными очередями.

Афанасьев приближался к домам лесничества перебежками, осажденные заметили, прикрыли огнем. Он проскользнул в дверь, крикнул пулеметчикам:

— Будем пробиваться на южную сторону. Вы и вы оставайтесь здесь, прижмите фрицев к земле! Остальные за мной! Короткими перебежками! Командира — на плащ-палатку, волоком к зарослям.

— Стой, Илья! — тихо и властно произнес Коржевский. — Возьми мою сумку, уничтожь все: шифр, список личного состава, клички, позывные связников-подпольщиков, явки… Уничтожь при мне!

Надо было несколько секунд, чтобы вытряхнуть бумаги из сумки и поджечь их. Партизаны уже отстреливались от фашистов в упор, лес стонал от пальбы, а «максим», установленный партизанами в окне лесничества, умолк. Пулеметчик навсегда приник головой к щеке пулемета. За ручки, скользкие от крови, хватается второй номер. Вражеские пули роем врываются в выбитые окна, от стен сыплется щепа. Крыша горит. Падают один за другим партизаны, пулемет снова замолкает. Живых все меньше. Взрывы последних гранат… жидкие хлопки пистолетов… все.

В лесу еще продолжался бой, слышалась частая стрельба, а возле горящего дома лесничества голоса карателей:

— Партизанен! Гефанген гебен! Давай плен!

Из дома никто не выходил.

Вдруг в дымном окне что-то мелькнуло и тут же в проломе стены возник человек. Это — Афанасьев. Подняв над головой связку гранат, громко крикнул:

— Эй, сволочь фашистская! Я, комиссар, плюю на вас! Хотите взять живьем? А ну, выходи, кто хочет! А-а, боитесь подыхать? Все равно подохнете!

Каратели попадали, прижались к земле. Полоснула очередь. Афанасьева передернуло, он выгнулся дугой. Пули прошили его тело, но он не упал. Нет, выпрямился и последним предсмертным усилием бросил связку гранат.

Подошедший к убитому Афанасьеву видавший виды немецкий офицер был бледен. Он молча стряхнул с мундира иголки хвои, снял фуражку, вытер потный лоб.

— Фанатики… уму непостижимо! — Немного подумал, хмуро добавил: — Это не партизаны! Это — кадровые офицеры высшего ранга! Вот вам яркий пример служения отчизне! Какая сила воли! Эй вы, бросьте его в огонь!

Солдаты подтащили мертвое тело к горящему дому, и никому из партизан не пришлось увидеть, как погиб комиссар Афанасьев. И никого не осталось, кто бы мог рассказать о последних минутах отряда «Три К», о судьбе его бойцов и командиров. Отряд исчез бесследно. Весь до последнего человека.

Впрочем, кое-кто остался…

Каратели долго рыскали по лесу, в озлоблении добивая всех, кто еще шевелился. Дома лесничества догорали, когда на поляне появились старшие офицеры, руководившие карательной операцией. Кто-то из солдат, заглянув в омшаник, тут же отскочил. Срывая с плеча карабин, заорал:

— Ферфлюхтер бандит! Аусштейген! Шнель! [34] Проклятый бандит! Вылезай! Живо!

— Их нихт бандит! Я сдаюсь добровольно! Их писарь, шрайбман! Их солдатен парашютно-десантных войск…

Из омшаника, окруженного немцами, вылез Варухин. Ножа, которым он так лихо работал ночью, на поясе не было, автомата — тоже: Варухина обыскали, извлекли орденское удостоверение и справку, неразборчиво подписанную, с печатью отряда. Аналогичные справки давались командованием отряда на один раз тем, кто отправлялся в деревни и села с поручениями. Варухин же сделал себе бессрочную справку, удостоверяющую, что он является писарем. Сам подписал ее, сам и пришлепнул подделанную им печать.