Владимир Караханов - Продолжение поиска (сборник)

— Придется с утра позвонить Назарову, чтоб придержал материал, — сказал Фаиль Мухаметдинов. Он не очень силен в юриспруденции, но то, что называется правосознанием, позволило ему верно оценить обстановку.

— И положительный опыт тоже под сукно, по вновь открывшимся обстоятельствам. — К шутливому замечанию Рата Абилов отнесся с полным безразличием. Он уже потерял к нам всякий интерес и сидит как посторонний.

Рабочий день окончен. К машине идем по шелестящим от дождя лужам.

Скоро фонарик с надписью «Милиция» над входом в горотдел становится все меньше, превращается в светящуюся точку, сливается с другими огоньками Каспийска. Кажется, все они дружески мне подмигивают: до свидания, инспектор, до завтра!

Хорошо знакомый бакинцам норд, воспетый в стихах и лирической прозе местных авторов, свирепствовал неделю подряд. Конечно, это не какой-нибудь цунами.

Наш родной апшеронский норд лишь изредка позволяет себе выбить пару-другую стекол в легкомысленно распахнутых окнах. И все-таки, мне кажется, никому, включая поэтов, он никогда не доставлял удовольствия. Что может быть приятного в ветре, который набивает рот пылью до скрипа на зубах, или в том, что очередной порыв вдруг швырнет в лицо кучу бумажных обрывков, перемешанных с высохшими листьями. На днях я спросил об этом у Лени Назарова, прочитав в газете его очерк «Пусть всегда дует норд». Он снисходительно объяснил мне, что норд в данном случае — символ полнокровной жизни.

— Но разве нельзя символизировать южный ветер с моря? — возразил я. — Скажем так: «Пусть всегда дует моряна!»

Леня рассмеялся:

— В этом, пожалуй, что-то есть.

Непрерывный холодный ветер, по бакинским представлениям, означает приход зимы. Она напоминает мне о конце года и некоторых неприятных для инспектора уголовного розыска событиях, которые я с удовольствием оставил бы в уходящем году. Например, нераскрытую кражу из квартиры Саблиных. Время было упущено из-за возни с Ризаевым, а теперь найти настоящего виновника не так-то просто.

Положа руку на сердце убыток потерпевших невелик. «Блузки-кофточки», — как выражается Рат Кунгаров. Правда, палочка в графе «нераскрытые преступления» отразится на соответствующих показателях каспийского уголовного розыска точно так же, как если бы у Саблиных украли подлинник Левитана или гитару Иванова-Крамского. Но главное — в другом. Статистика объективна: неразоблаченный преступник добровольно не останавливается; любое из нераскрытых преступлений, как правило, оборачивается новым. Что еще выкинет «похититель тигренка»?.. Тут уж приходится переживать. Вот и эта кража стала моей «любимой мозолью». На нее время от времени наступает начальство. Шахинов делает это со свойственной ему деликатностью. В ходе совещаний он акцентирует внимание на задолженностях тех или иных служб, в том числе: «не все благополучно по линии уголовного розыска с кражами из квартир», и мне ясно, что имеются в виду злополучные «блузки-кофточки и плюшевый зверь». Кунгаров по-приятельски наваливается на «мою мозоль» своей стокилограммовой тяжестью. После очередного шахиновского напоминания он приходит ко мне — от его появления наша комната становится крохотной — и интересуется:

— Ну что нового у тебя по тигру?

Рат отлично знает, что ничего нового у меня нет, и поэтому в ответе не нуждается. В разыгрываемой миниатюре мне отведена роль статиста.

— Значит, пока ничего нового? — Он сокрушенно качает головой и вдруг, изображая на лице озарение в сто юпитеров, словно впервые узнал подробности, продолжает: — Это же надо, как ловко ты припер тогда Ризаева. Неужели он так и сказал: «В глаза не видел никакой игрушки и квартиры Саблиных тоже?..»

Я, естественно, молчу, и Рат традиционно заканчивает:

— Вот радость-то…

…О чем только не передумаешь в чайхане, пока не опустеет пузатый фаянсовый чайник, стоящий перед тобой на столике. Он словно бездонный. В который раз я наполняю армуд — грушевидный стаканчик из узорчатого стекла, а горячая струя вишневого цвета не иссякает.

Ароматный напиток, настоянный на смеси из нескольких сортов ленкоранского чая, утоляет жажду и возбуждает аппетит. Поэтому здесь обычно «оседают» до и после шашлыков; кебабная — рядом, за дощатой перегородкой. Сквозь щели сюда проникает запах жареной баранины и доносится шипение углей, когда на них с шампуров капает жир.

Сильный порыв ветра приносит запах ацетона: неподалеку находится фабрика пластмассовых изделий. Однако чужеродная примесь быстро исчезает, до следующего порыва.

Именно в этой чайхане, на окраине Каспийска, заместитель директора пластмассовой фабрики Али Гулы Мирзоев встречается с бакинским дельцом Гызыл Рагимом. О Мирзоеве и его махинациях на фабрике нашему отделению БХСС многое досконально известно, а наиболее крупному покупателю ворованного сырья пока удалось сохранить инкогнито. Золотой Рагим — кличка. Сведения, добытые о его личности, противоречивы. Ради разоблачения этого жулика отсрочен арест Мирзоева, и я выполняю сегодня несвойственное инспектору уголовного розыска задание проследить за предполагаемой встречей расхитителя с его основным клиентом. Мне это сделать легче: сотрудников ОБХСС Мирзоев знает в лицо.

Вот наконец и он; долго же отсиживался в кебабной. С трудом протиснув шарообразный живот в дверь, из-за сильного ветра открытую на одну створку, толстяк мелкими притоптывающими шажками направляется к незанятому столику у окна на улицу.

Устроился он основательно, даже туфли сбросил.

Хромой паренек — чайханщик, поразительно проворно и бесшумно передвигавшийся с подносами, уставленными чайниками и «этажерками» блюдец и армудов, розетками с горстями мелко наколотого рафинада, казалось, на мгновение задержался у столика, а перед Мирзоевым уже стояло все необходимое.

Али Гулы вытащил носовой платок, развернул его во всю, просто немыслимую величину; вытер выпачканные бараньим салом губы, потом лоб, щеки и шею и приступил к чаепитию. Он придвинул поближе пузатый запотевший чайник, наполнил армуд, быстрыми аккуратными движениями, не разбрызгав ни единой капли, перелил чай в блюдце и обратно в стаканчик, порывшись в розетке, выбрал кусочек, обмакнул его, отправил в рот и стал пить, равномерно и громко прихлебывая. Процедура повторялась с небольшими интервалами, пока из предельно наклоненного носика ничего больше не вылилось. Тогда он вытащил свою «простыню», отер с лица обильно выступивший пот и по-хозяйски окликнул чайханщика.

Опять наливается стакан за стаканом, те же аккуратно опрокидывающие движения в блюдце и обратно, то же неторопливое шевеление пальцев в белой горке сахара и блаженное причмокивание. Когда из-за перегородки доносилось шипение углей, Али Гулы неизменно поворачивал туда голову, и его ноздри хищно подрагивали.