Майкл Муркок - Средство от рака

Вероятное время действия — около 31 июля 1970 года.

Англия. Лондон. Торговля идет спокойно. Тихий, теплый день, лишь где-то в отдалении раздается низкое гудение.

На Хай-стрит, Кенсингтон, где деревья Гайд-парка крадутся между домами, стоит вековой давности строение универсального магазина «Дерри и Томе». Ярус за ярусом, один выразительнее другого — магазин смотрелся этаким гордецом среди собратьев по бизнесу.

На крыше магазина, на плодородной земле, растут кусты, деревья, цветы, устроены небольшие протоки и пруды с золотыми рыбками и утками. И кто же лучше опишет этот сад на крыше, если не те, кто его создал?! В своей брошюре тысяча девятьсот шестьдесят шестого года издания Дерри и Томе писали:

«Это единственные в мире сады таких размеров, расположенные на такой большой высоте — более ста футов над землей, с высоты разглядывающие Лондон с его собором Святого Павла в отдалении. Сады простираются на полтора акра и включают в себя Старый английский сад, Дворы Тюдоров с цветочными плантациями и Испанский сад с мавританскими перголами, да еще Двор фонтанов. Вода для фонтанов, ручья и водопада поступает из наших артезианских скважин глубиной четыреста футов. Толщина почвенного покрова составляет в среднем два фута шесть дюймов, и распределение ее веса и веса кирпичной кладки просчитано архитектором при проектировании здания „Дерри и Томса“. Создание садов заняло три года, и они были открыты в мае тысяча девятьсот тридцать восьмого года Эрлом Этлонским, кавалером ордена Подвязки.

С прилегающих к садам балконов у вас есть возможность насладиться самыми чудесными видами Лондона. Отсюда вы можете посмотреть на шпили и башни Кенсингтонского музея, Великого Домского собора Святого Павла, Вестминстерского аббатства и Вестминстерского кафедрального собора, Альберт-холла, мемориала Альберта и т. п.»

Летними вечерами легко одетые леди гуляют в садах; на них шляпы из фетра и ворсистого нейлона; костюмы из льна, искусственного шелка или двойного джерси; яркие шарфы, повязанные в манере ковбоев вокруг шеи. Это место — последнее в Лондоне прибежище особей женского пола старой и вымирающей английской расы — «обитателей Уэйтса», как их часто называют, хотя многие из них живут в общинах вокруг Уэйтса, и даже не каждый может быть отнесен к августинцам. Женщина приходит сюда, сделав покупки у Баркеров, Дерри и Томса или Понтингов (все они рядом — на Хай-стрит), чтобы здесь встретить подруг. Только здесь она может с некоторой уверенностью получить свой чай не очень высокого вкуса.

Вокруг уютного уголка возведены стены, в одной из которых имеется запертая калитка. Ключ от калитки — у человека, который тайно владеет сетью магазинов в этом квартале и некоторыми другими важными предприятиями по всему Лондону.

Снизу доносится ленивый говор послеобеденного потока машин. Флаг «ДиТ» вяло свисает вдоль древка. Невдалеке — отель Кенсингтонских садов и Кенсингтон-Стрип с ее базарами, забегаловками и ярким светом. Поблизости от Стрип, немного на запад, — уединение садов Кенсингтонского дворца, попросту называемые Миллионерским рядом, авеню посольств, идущая вдоль Кенсингтонских садов, где статуя Питера Пэна все еще играет на своих трубках рядом со сверкающим Серпантином. «Дерри и Томс» фасадом обращен к Северному Кенсингтону — самой большой и густонаселенной части королевского городка, являющегося наиболее красивыми трущобами в Европе.

Время пятичасового чая.

За стенами Голландского сада, скрытыми за разросшимися виноградными лозами, знойное солнце освещало кусты и цветы самых разных оттенков.

Там тюльпаны: словно из голубого вельвета, красные, желтые, белые и розовато-лиловые; нарциссы; пурпурные и алые розы, хризантемы, рододендроны, пионы. Все цветы яркие, все запахи — сладкие.

Горячий воздух затих; никакого намека на ветерок; только в одной части сада группа нарциссов вдруг пришла в движение; скоро они не на шутку разволновались, словно невидимые жеребцы галопом прошли сквозь них. Стебельки наклонились и сломались. А потом нарциссы затихли.

Почти тотчас же соседнее поле белых и красных тюльпанов начало раскачиваться и биться.

Появился запах сирени, очень тяжелый для прогретого воздуха, и тюльпаны застонали, ударяясь друг о друга.

Когда они остановились, начали дрожать и наклоняться розы на следующей плантации, быстро роняя алые лепестки, острые шипы, вздрагивая отростками.

Наконец, когда розы вновь успокоились, огромная плантация, покрытая смесью львиных зевов, анютиных глазок, сочных, обвитых плющом льнянок, ирисов, алтеев, нарциссов, фиалок и подсолнухов, взорвалась жизненной энергией: лепестки взмыли к небу, цветки разлетелись во всех направлениях; возник сильный, дикий, буйный завывающий звук. И — опять тишина.