Арсений Малинский - Линия перемены дат

Григорьев начал подсчитывать:

«Трое возятся с сетями, я на вахте — всего четыре. Один дневальный, еще двое на вахте. Итого семь. Трое в кубрике, трое спят, итого тринадцать. Алексей Перевозчиков был четырнадцатым… Еще один — в командировке… Тогда какой же этот, у березы? Кто он?»

Григорьев ничего не мог делать без шума. И, ругали уже его не раз за это, и смеялись над ним, а пока не исправился. Так получилось и сейчас.

— Товарищ главстаршина, — по-своему вполголоса позвал он Штанько. А обернулись на этот «шепот» не только все трое матросов, но и развешивавшая белье Зоя Александровна. Сигнальщик изобразил таинственную мину на круглой своей физиономии и начал махать рукой, подзывая главстаршину. Раздосадованный Штанько нехотя оторвался от работы и поднялся на пост. По лицу командира Григорьев понял, что ему сейчас нагорит за неуставное обращение, и предупредил Штанько вопросом:

— Товарищ главстаршина, разрешите обратиться? Вы отпускали кого-нибудь с поста?

— Нет, все на месте. А что такое?

— Разрешите доложить: вон там, — Григорьев неприметно кивнул в сторону березы, — я сейчас видел матроса. Если все наши на месте, то кто же там?

Штанько начал поворачивать стереотрубу, затем оторвался и подозрительно посмотрел на Григорьева.

— А вы точно видели, товарищ матрос?

— Так точно. Вы же знаете мое зрение…

— Я знаю также и вашу внимательность. Вести наблюдение в указанном секторе и не отвлекаться, — приказал Штанько, возвращаясь к сетям.

Озадаченный матрос приник к окуляру. В перекрестии нити стояла та же береза. Около нее никого не было. «Что за чертовщина. Не могло же мне померещиться! Опять со старшиной получилось нескладно». Григорьев огорченно вздохнул.

Штанько по-прежнему возился с матросами у сетей, вполголоса что-то объясняя им. Зоя Александровна, стоя около таза с бельем, тщательно складывала и расправляла складки на снятой с веревки простыне.

Григорьев сделал, как всегда, поспешный вывод. В действительности, Штанько тяжело переживал смерть своего друга. Долголетняя служба приучила его к сдержанности, особенно при подчиненных. Когда труп Алексея Перевозчикова был отправлен специально прибывшим для этого катером в Северогорск, начальник поста остро почувствовал потерю. Он привык и, если говорить точнее, привязался к молодому радисту. Таково, наверное, чувство старшего брата к младшему…

По-прежнему размеренно текла жизнь на посту. Все так же безуспешно главстаршина и оставшиеся радисты разыскивали в эфире неизвестный радиопередатчик. Только раз за это время он попался им в самом конце своей и без того короткой передачи. Штанько рискнул запросить по радио у командира СКР «Шквал»: не разгадана ли тайна передач этого радиста? Важно было поймать его, записать четкую скоропись знаков. А расшифровка… Штанько был уверен: будет текст, расшифровка последует быстро.

На пост пожаловали неожиданно гости: пять пограничников с собакой. Главстаршина был уже осведомлен о закладке в пятидесяти километрах южнее мыса Скалистого погранзаставы. Придирчиво проверив документы гостей, Штанько заметил:

— Хоть вы и хозяева границы, но для первого знакомства надо посмотреть в документы. Как говорится: покажи мне свой паспорт и я тебе скажу, кто ты…

Из беседы с начальником патруля Штанько понял: пограничники осведомлены о таинственном радисте. Лейтенант-пограничник сообщил, что при патрулировании ими пока не обнаружено никаких следов на побережье. Поразмыслив, Штанько решил умолчать о консервной банке Перевозчикова. Начальник поста стал сильно сомневаться в ее существовании, особенно после того, как он осторожно спросил Зою Александровну — не попадалась ли им, во время совместных прогулок с Алексеем по побережью, приметных вещей? Молодая женщина задумалась и ответила:

— Знаете, Василий Иванович, я много слышала, что море всякие интересные вещи выбрасывает. Конечно, таких интересных документов, какие попадались в романе Гюго «Человек, который смеется» или Жюль-Верновских «Детях капитана Гранта», нам не попадалось. Так, разная чепуха: обломки ящиков, пробковые и стеклянные поплавки, обрывки сетей и другие пустяки. Зато этого добра много было. А в чем дело, если разрешите?

— Пустяки. Просто мне для невода поплавков не хватает, — наскоро сочинил Штанько.

Да, главстаршине не хватало Алексея с его умной выдумкой, неожиданными меткими сравнениями, немного застенчивой улыбкой и таким упорством в любом деле, за которое матрос брался…

Однажды, взяв из баталерки чемодан Перевозчикова, главстаршина поднял крышку и начал бездумно перебирать аккуратно уложенные вещи. Вспомнил о замечании, сделанном ему командованием «за неотправку личных вещей погибшего вместе с трупом».

Вот альбом с фотографиями товарищей, конспекты по радиотехнике, учебники, общая тетрадь, в которой Алексей делал разные заметки… Много их, этих заметок. Попадаются и относящиеся к таинственному радисту. Припомнились слова Алексея: «Знаете, товарищ главстаршина, я заметил, — иногда нужен маленький толчок, догадка, и дело пойдет…»

И как живая картина, пронеслось перед Штанько недавнее: стол, покрытый красной скатертью, а на столе — мертвый друг. Лицо радиста чисто обмыто заботливыми руками товарищей, на нем аккуратно отглаженная форма, будто собирался он идти гулять. На лице застыло выражение мучительного напряжения ума. Словно и мертвый Алексей силился решить непостижимую для его знаний и опыта задачу… О чем он думал? Не о загадочном ли радисте?

Да, сколько уж они оба всяких предположений проверили. И все напрасно. Все они — вот в этой тетради, записаны торопливым крупным почерком друга.

«С какой стороны я еще не подходил? Что упустил? Давай, Алексей, помогай, — мысленно обратился Штанько к погибшему другу и начал внимательно перечитывать записи Перевозчикова, делая отметки на отдельном листе бумаги. — Это проверено — не вышло… Это — тоже…» — Штанько остановился, вчитываясь в небольшую запись, сделанную Перевозчиковым в тот день, когда радист предположил в минутах последней передачи дату последующей. Сбоку этой записи была пометка:

«М Б дата? Л П Д? Подумать!»

Дальнейшие записи Штанько просмотрел бегло, разыскивая среди них слова, начинающиеся с букв заинтересовавшей его пометки. Все эти слова он выписал столбиком на отдельном листе. В эту ночь начальник поста так и не мог уснуть. Он чувствовал: короткой записью мертвый друг посылал ему еще одну возможность решения задачи… Усталому старшине живо почудилось, будто Перевозчиков стоит вот здесь, рядом с ним, и по-прежнему внимательно правит службу. Не без труда главстаршина восстановил сокращение первой фразы «М Б дата?» Оно выглядело так: «Может быть, дата?» Три последующие буквы не давались, как он ни бился над ними. Слово «дата» стучало в мозгу, требовало ответа. А его не было. Дата, время… Оно уходило час за часом в тиканье ходиков на стене. И не давало ответа…