Коллектив авторов - Приключения 1972-1973

Дзенис почувствовал удовлетворение. Начало многообещающее. Удалось все‑таки стронуть с места этот паром. Помощник прокурора решил перейти к активным действиям.

– Стало быть, вы всегда недолюбливали Алиду Лоренц?

В глазах у лесника заискрились злые огоньки. Он поджал губы, будто запер их на ключ. Дзенис задумался. Как видно, старик не из простаков. В каком же направлении разматывать дальше клубок?

Неожиданно Зиткаурис заговорил сам:

– Недолюбливал?! Не‑ет! Я ее ненавидел! Ее убили, и хорошо сделали. Так ей и надо! Да, да. Хоть она мне и родственницей была. Одной негодяйкой на свете меньше.

Казалось, старика того гляди начнет колотить лихорадка. Землистые щеки нездорово запылали.

– Удивлены, что я посмел так выразиться? – продолжал он. – т‑ А мне бояться нечего. Прокуратура ищет убийцу. Я так понимаю ваш приезд и разговор со мной. Могу сказать только одно – мне никакого дела до всего этого нет. Вот так.

Дзенису окончательно стало ясно, что старика голыми руками не взять. Достойный противник. Предлагает открытую борьбу. Самым правильным будет принять вызов.

– Да, мы разыскиваем преступника, – подтвердил Дзенис. – И я вас пригласил для разговора именно об этом. Если вы действительно не имеете отношения к убийству, то будете заинтересованы в раскрытии преступления.

– Чего ради я должен вам помогать?

– Совершено тяжкое преступление. Виновник подлежит суровому наказанию. Этого требуют закон и справедливость.

– А я так считаю, что поделом ей. И карать убийц незачем. За еретические мысли меня судить не станут? За мысли ведь к ответственности не привлекают.

Старик явно потешался над Дзенисом.

– Вы правы. За мысли, даже за еретические, наказывать нельзя. Но за отказ дать свидетельские показания – можно. Неужели вы действительно хотите, чтобы ваш отказ был записан в протокол? Вы производите впечатление разумного человека, и я надеюсь найти с вами общий язык.

Зиткаурис пожал плечами.

– Спрашивайте. На что смогу – отвечу.

– Это другой разговор. Расскажите, чем занималась

Алида Лоренц до войны, точнее – во времена Ульманиса?

– Ей принадлежал цветочный магазин на Гертрудинской.

– Лоренц была состоятельным человеком?

– Жила всегда шикарно. Умела устроиться, подладиться под любую власть.

– И под немецкую тоже?

– Еще как!

– Она сотрудничала с оккупантами?

– Не знаю, как с оккупантами, но с немецкими офицерами – это уж точно.

– А разве у Лоренц не было семьи, мужа?

Бледные уши Зиткауриса слегка порозовели.

– Для семейной жизни эта дрянь не годилась. Чего ради обзаводиться детьми, заботиться о муже? Ей бы только самой снимать пенки с жизни.

Дзенис наблюдал за ушами Зиткауриса, они невольно выдавали хозяина. Не получил ли он в свое время отставку, а теперь хочет задним числом свести счеты? Ну что ж, пускай…

– Много у нее в юности было поклонников?.

– Ого, эта бабенка и под старость не терялась. Штурмбаннфюрер фон Гауч влюбился в нее по уши и даже собирался увезти с собой в Германию, когда узнал…

Зиткаурис осекся.

– Что узнал? – резко переспросил Дзенис.

Лесник упрямо молчал.

– Я вас спрашиваю, о чем узнал фон Гауч?

В голосе Дзениса зазвучали металлические нотки. Старик опустил глаза.

– Что у них будет ребенок.

Молчание.

– Ребенок родился?

– Да, мальчик. Но Алида даже не подумала его сама воспитывать. Чужим людям сбагрила в деревню. И опять зажила припеваючи. А сын плоть от плоти… Этого я ей простить не мог.

«Да нет, не этого», – подумал Дзенис.

– А как штурмбаннфюрер? – спросил он вроде бы между прочим.

– Этого типа вскоре посадили.

– За что?

– Отдали под суд за присвоение золота и брильянтов.

– Где же он их брал?

– Работал в Саласпилсском концлагере. Через его руки проходили конфискованные драгоценности.

– Вы хотели сказать – награбленные? – уточнил Дзенис.

– Ну да, те, что отбирали у заключенных и увозили в Германию. Этот малый о себе тоже не забывал. Алида рассказывала.

– А потом Лоренц встречалась с ним?

– Я слышал, фон Гауча расстреляли. Немцы были на это скоры. Но кое‑что из наворованного перепало и моей родственнице. Уж не знаю – штурмбаннфюрер ей дарил или она сама нахапала.

Дзенис встал и прошелся до окна. Перед домом стояли трое мужчин навеселе и оживленно что‑то обсуждали. По шоссе в обоих направлениях неслись автомашины.

Чем занималась Лоренц после войны?

– Работала на Центральном рынке продавщицей в ларьке. Потом ей удалось выхлопотать небольшую пенсию.

– И помаленьку расторговывала свои драгоценности?

– Наверное, кое‑что продала. Но большую часть, конечно, припрятала. Ждала, что времена переменятся. Надеялась, сызнова…

– Где она прятала драгоценности?

– Если бы я знал!

– А что было дальше с ребенком?

Зиткаурис отвернулся.

– Моя изба с краю…

– Не прикидывайтесь наивным и не увиливайте. У нас был уговор: я буду спрашивать, вы – отвечать. Итак, что произошло с мальчиком.

– Жив и здоров. Вырос под фамилией своих приемных родителей. А когда те умерли, кто‑то из соседей разболтал.

– И ему стало известно, кто его настоящая мать?

– Ну да. Только он к ней не пошел. Тогда был еще молод и горд.

– А потом?

– А потом жизнь малость пообломала ему рога. Был у него товарищ. Айвар. Они вместе уехали в Сибирь. Работали шоферами где‑то на стройке. Очевидно, жизнь там у ребят была не райская. А может, что натворили. Не знаю. Только три года назад Вольдемар вернулся на родину.

– Вольдемар? Теперь проясняется, кто второй наследник. Но на всякий случай надо проверить.

– Но ведь после возвращения из Сибири Вольдемар Лапинь все же наведался к своей матери.

Зиткаурис вытаращил глаза.

– Вам известна его фамилия?

– Мне многое известно, Зиткаурис. Гораздо больше, чем вы полагаете. Могу проверить каждое ваше слово. Так что не будем забывать про уговор.

– Я говорю правду.

– Вы не ответили на мой последний вопрос.

Лесник нахмурился. Да, этот прокурор стреляный воробей. Поди знай, что еще ему удалось пронюхать.

– После возвращения Вольдемар пришел к Алиде. Только они не ужились. Признать, конечно, признали друг друга. Алида больше всего боялась, что он будет просить помощи. И потому прикидывалась последней нищенкой.

– И тем не менее переписала завещание на его имя?

– И это знаете? Да, переписала. Но не из‑за материнской любви. Только ради того, чтобы мне насолить.

– И сообщила об этом сыну?

– Мало того. Потребовала выкуп. Двадцать рублей в месяц.

– А почему же первое завещание было на ваше имя? Вы ведь не ладили между собой. Возможно, вам тоже надо было платить выкуп за завещание? Или она была перед вами в долгу? Не стесняйтесь, Зиткаурис, рассказывайте все о ваших с ней делах.