Авенир Зак - Пропавшая экспедиция

— Это мама, отец, братья, сестренка, дед…

Все мужчины были в военной форме.

На другом снимке Казанков на гитаре аккомпанировал братьям, которые пели.

— В Гатчине, на даче… перед самой войной, — вздохнул Казанков и негромко запел:

Тася слушала Казанкова, слушала лермонтовские слова, песню из ее собственного недавнего и уже такого далекого прошлого, и тихонько подпевала:

Куманин подошел ближе и присел рядом, как бы слушая песню. Увлеченный песней, Казанков не заметил, как Куманин приоткрыл его полевую сумку.

пели Казанков и Тася, —

Куманин встал, отошел за палатку и тихонько окликнул Арсена. Тот, поднявшись, направился к нему. Куманин протянул ему пакет с сургучной печатью. Арсен аккуратно, лезвием ножа вскрыл пакет.

доносилось от костра, —

Арсен достал из конверта тонкий листок бумаги с машинописным текстом, внимательно прочел.

— Благодарю вас, товарищ Куманин. Отменяю пятнадцать суток гауптвахты.

— Двадцать пять, — подсказал Куманин.

— Хорошо, — улыбнулся Арсен. — Отменяю все двадцать пять.

Едва взошло солнце, Казанков со своими спутниками покинули лагерь экспедиции. Когда всадники скрылись, Арсен разбудил Митьку.

Митька уже сидел на лошади, когда Зимин и Смелков вышли из палатки.

— Что происходит, Арсен Гургенович? — спросил Смелков. — Куда вы отправляете Митю?

— Я посылаю его к Федякину, отряду которого угрожает опасность.

— А что это за бумага? — спросил Смелков, заметив в руках у Митьки листок.

— Копия приказа генерала Горского об окружении и уничтожении отряда Федякина, — спокойно ответил Арсен.

— Откуда она у вас?

Арсен неопределенно пожал плечами.

— Выкрали?! Ну, конечно, выкрали! — возмутился Смелков. — Я дал Волжину согласие возглавить поисковую экспедицию, а не шпионский отряд! В какое положение вы меня ставите?! Я заверил прапорщика в том, что мы не принимаем участия в военных действиях, а мы тем временем передаем партизанам секретные приказы!..

— Ваша совесть чиста, Аркадий Николаевич, — ответил Арсен. — Не вы посылаете Митю к партизанам, а я.

— Вас направляли сюда искать золото, а не помогать партизанам! Вы мой помощник! И я отвечаю за вас!

Они стояли друг против друга, и Митька, поглядывая то на одного, то на другого, не решался тронуть лошадь.

— Я хотел бы, дорогой Аркадий Николаевич, — заговорил Арсен тихо, — чтобы вы поняли одну самую, пожалуй, важную вещь: найденное нами золото не будет иметь никакой ценности для народа, если не победит дело революции.

Зимин, стоявший чуть поодаль, покусывая травинку, чуть заметно ухмыльнулся.

— Не вижу здесь ничего смешного! — раздраженно бросил ему Смелков.

— Вы наивны, Аркадий Николаевич. В России революция. Мы находимся в зоне военных действий, и товарищ Арсен, поступает в строгом согласии с революционной моралью, для которой главный нравственный критерий — это победа.

Арсен, прищурившись, взглянул на Зимина.

— Вы правы. Хотя, как я понимаю, вы иронизируете, господин Зимин?!

— Нет, почему же? — все так же улыбаясь, сказал Зимин. — У вас своя правда, а у Аркадия Николаевича — своя.

— А у вас? — резко спросил Арсен.

— У меня… тоже своя… собственная.

Арсен пристально поглядел на Зимина и обернулся к Мите.

— Поезжай! — сказал он ласково. — И поскорей возвращайся.

Митя тронул лошадь.

— Кроме всего прочего… вы подвергаете опасности жизнь этого мальчика… и всю экспедицию! — крикнул Смелков.

— Я все понимаю, — глядя в глаза Смелкова, твердо сказал Арсен. — Но для меня… и не только для меня, успех экспедиции не будет иметь смысла, если победят белые.

— У нас разное понимание смысла нашего дела. Мне придется свернуть экспедицию. Во всяком случае, мы с дочерью уезжаем. Собирайся, Тася!

— Папа… подумай, — сказала Тася.

— Есть нравственные принципы, через которые я не могу переступить, — ответил Смелков и, взглянув на Арсена, неожиданно вспомнил, когда и где он видел это лицо.

Мраморная лестница Горного института была забита возбужденной толпой студентов.

— Смелков! — крикнул кто-то. — Смелков идет!

Студенты расступились, пропуская Смелкова. Профессор, откинув назад голову и заложив руки за спину, быстро поднимался по лестнице.

— Мы с вами, господин профессор! — крикнул какой-то студент, стоявший наверху. Смелков обернулся и увидел молодого грузина, восторженно посмотревшего на него.

Из массивной двери с надписью «Директор Горного института» вышел старик с впалыми щеками и с седыми пушистыми бакенбардами.

Студенты притихли.

— Станислав Викентьевич, — сказал Смелков, — вчера вы подписали приказ о сдаче в солдаты семерых студентов, подозреваемых в политической деятельности. Пока эти студенты не будут возвращены, я не переступлю порога института.

Студенты зашумели.

— Аркадий Николаевич, помилуйте… — сказал директор, тревожно поглядывая на студентов. — Эти семь человек — зараза, отравляющая весь институт.

— Каждый человек, Станислав Викентьевич, — твердо сказал Смелков, — имеет право на свои взгляды и принципы. Для меня эти студенты не являются преступниками, пока их преступление не доказано судом присяжных. Ваш приказ бесчеловечен.

— Хорошо, — сказал директор сухо. — Напишите заявление о вашем уходе. И если вас не затруднит, объясните свои побудительные причины.

— Честь имею.

Смелков сухо поклонился и стал спускаться вниз по лестнице.

Директор поспешно скрылся в своем кабинете.

— Разрешите пожать вашу руку, профессор, — горячо сказал молодой грузин, протиснувшись к Смелкову. — Я один из семерых.

— Должен предупредить вас… — сухо сказал Смелков, — и всех вас, господа… Я вовсе не одобряю ваши политические эскапады… Для того чтобы в будущем приносить пользу России, вы должны учиться, а не заниматься политической деятельностью.

Смелков стоял возле навьюченной лошади и задумчиво разглядывал Арсена — теперь он не сомневался: Арсен Кобакидзе был одним из тех семерых.

— Сколько же времени вы пробыли в солдатах? — спросил он слегка смущенно.

— Считайте сами. С тех пор я не снимал шинели, — ответил Арсен.