Алёна Кручко - Осенний перелом (СИ)

Граф кивнул. В самом деле, господ военных Клалия откровенно презирает, и полагаться на них не стала бы даже в менее важном и куда более невинном деле.

— Значит, второго номера снарядила не Клалия. Одно из двух — или я, как последний олух, проглядел работу внешних врагов, или целили все-таки не в принца. У Реннара тоже хватает врагов, что бы эти два остолопа себе ни думали.

На некоторое время в кабинете повисло тяжелое молчание. Нарушил его Грент:

— Кстати, Варрен, о Дубовом острове я собираюсь сегодня же рассказать его величеству. Не желаешь присутствовать?

— Разумеется, желаю, — фор Циррент подавил неуместный вздох сожаления. — Если помнишь, я не успел доложить его величеству все те бесчисленные подробности о бедной барышне, которые он жаждал узнать.

— Чего же ты хотел, — теперь в смехе Грента промелькнуло настоящее веселье. — Случай уникальный, а его величество любит все необычное. Готов поспорить, кончится тем, что он прикажет подать девицу пред свои очи и замучает ее вопросами так, как нам с тобой и не снилось.

— Это было бы весьма интересно, — ухмыльнулся в ответ фор Циррент. — Когда едем? У тебя назначено время?

Грент бросил взгляд на украшавшие стену механические часы:

— Его величество просил подойти к шести, времени достаточно. Как раз успею заехать еще в одно место.

— Я тебе там нужен?

— Как хочешь. Лавка колониальных товаров торгового дома «Паллен и сын». Меня, собственно, интересует как раз сын. Леони Паллен, студент, закадычный приятель фор Шоррентена. Шоррентен утверждает, что именно Леони предложил поймать господ офицеров на байку о Дубовом острове. Просто так, для смеха.

— Что ж, я тоже не прочь посмеяться. Поехали.

— Лавка колониальных товаров? — переспросила барышня. — Конечно, хочу! Интересно же!

Гелли печально улыбнулась. В детстве они с Варреном и Арби любили колониальные лавки так, как прочие дети любят кондитерские. Связки жгучего перца, мешки с рисом, пряностями и чаем, головы бурого сахара, яркие ковры и ткани, странные фигурки туземных божков… Разглядывать все это можно было часами. Арби как-то даже упросил отца купить кривой турский кинжал, а после выучился неплохо с ним обращаться, хотя и считается, что чужеземное оружие не пристало дворянину. Потом, когда пришло известие о гибели Арбальда, Гелли долго обходила стороной все, что хоть как-то могло напомнить о брате. Привыкла делать вид, что нет ни колоний, ни кораблей, ни Огненных островов на карте мира. Подумать только, тридцать лет прошло, а она впервые за все это время собралась в лавку колониальных товаров. И чувствует себя почти как в детстве — с той разницей, что теперь не ей обещают сказку о дальних странах, а она сама — вот этой милой девочке, взятой Варреном под свое покровительство.

Ах, Варрен, Варрен. Просил показать девочке все, что можно, рассказать о мире — так, будто она вовсе ничего не знает. Спрашивал, что дорогая сестрица думает о барышне, а сам дергался, будто от благоприятного ответа невесть что зависит. Будь Гелли поглупей, решила бы, что дорогой братец влюбился. Но Варрен из тех, о ком говорят «женат на своей работе», и такой интерес может означать лишь одно: девушка ему нужна для каких-то таинственных дел. Что ж, оно и к лучшему. Таинственные дела Варрена понравятся такой девушке больше, чем скучная и благопристойная семейная жизнь. Да и не похоже, чтобы барышня так уж рвалась замуж. Не так смотрит. Ни оценивающего взгляда, которым отличаются умные невесты, ни томно-зовущего, свойственного романтичным глупышкам.

Барышня улыбнулась, и Гелли вдруг поняла, кого напоминает ей этот взгляд и эта улыбка. Арби в шестнадцать лет. Такой же жадный интерес к миру и затаенная, неосознанная уверенность в том, что мир прекрасен, а все его опасности — острая, но необходимая приправа к блюду под названием «жизнь». Кольнуло сердце, Гелли оперлась ладонью о стену.

— Ой, что с вами? — барышня тут же заметила, дернулась поддержать. — Вам плохо? Может, ну ее, эту лавку, в другой раз?

— Просто вспомнила кое-что, — Гелли осторожно вздохнула. — Грустные детские воспоминания… Право же, не стоит о них тревожиться. Для тех, кто жив, жизнь должна продолжаться.

«Жизнь должна продолжаться», — повторяла себе Женя, пока коляска неторопливо катила по умытому вчерашним дождем городу. Цокали о каменную мостовую копыта, коляску трясло, даже мягкое сиденье не спасало. Это вам не асфальт и не такси… Привыкай, деточка, и радуйся, здесь такой экипаж — верх комфорта. Тебе, можно сказать, крупно повезло — жива, цела, и люди хорошие приютили. Знать бы еще, чего граф от нее захочет, не просто ж так столько заботы? Но почему-то Женя была уверена, что ничего плохого от графа фор Циррента можно не ждать.

Тетушка Гелли молчала, о чем-то задумавшись. Наверное, те самые «грустные воспоминания». Женя не расспрашивала. Глядела по сторонам, на красные черепичные крыши и кирпичные башенки, увенчанные медными флюгерами, на мелкие переплеты окон, кованые ограды и ворота, не по-осеннему зеленые газоны и яркие клумбы за оградами. Разглядывала встречные экипажи, прохожих, редких верховых. С удивлением понимала, что начала привыкать к чужому миру — по крайней мере, к его виду. Уже не шокируют и не вызывают ощущения исторического фильма всадники в ярких мундирах, нарядные дамы в открытых колясках, немаркие темные и серые одежды пешеходов.

Вскоре район богатых особняков сменился тесными улочками, где дома жались друг к другу, слепляясь стенами, а две коляски с трудом могли бы разминуться. Тротуары здесь едва вмещали толпу прохожих, над головой скрипели, раскачиваясь, кованые и резные вывески. Все они были старыми, потемневшими от времени, и, как правило, над входом в лавочку, булочную или мастерскую бросались в глаза вывески другие — новые, яркие, крупными буквами, которые Женя уже успевала читать, проезжая мимо. В который раз она задумалась, какому времени в родной истории соответствует этот мир. Собственное, сказанное в минуту беспросветного отчаяния, «дремучее средневековье» явно было скоропалительным и несправедливым. Печатные книги, газеты, вполне, кажется, пристойный уровень быта. Лавки колониальных товаров — то есть не просто колонии, а налаженные торговые связи. До технической революции здесь явно еще не дошли, но кто его знает, насколько влияет на прогресс магия? «Данных мало», — решила про себя Женя.

Коляска свернула, долго ехала вдоль ограды парка. За черными прутьями кованой решетки ярко желтели клены. Жене почудились крохотные радуги над кронами, она невольно поежилась, спросила:

— А здесь что?

— Чародейный сад, — негромко ответила тетушка Гелли. — Он открыт для публики только в определенные дни. Но для простых людей здесь нет ничего особенно интересного.