Уильям Кингстон - Гризли (сборник)

Даже с рассветом Тир, казалось, вовсе не собирался покидать эту котловину. Пока не взошло солнце, он продолжал бродить по лужку и по берегу прудка, выкапывая попавшиеся ему коренья и поедая нежную траву. Против этого нисколько не возражал Мусква, уже отлично позавтракавший луковицами и корешками. Его удивляло только то, что Тир до сих пор не входил в озерко и не выбрасывал оттуда форелей, потому что еще не знал, что не во всякой воде водилась рыба. Почуяв нетерпение, он отправился на рыбную ловлю сам и поймал черного жесткокрылого водяного жука, который вцепился ему в нос своими острыми, как иголки, щупальцами так, что ему пришлось даже завизжать от боли. Было уже, вероятно, десять часов, и для медведя этот залитый солнцем резервуар становился уже как бы раскаленной печью, когда Тир разыскал между скалами близ водопада такое место, в котором было так холодно, как в старом погребе, доверху набитом льдом. Это была миниатюрная пещера, и все ее почерневшие стены были мокры и липки от таявшего снега, проникавшего в нее с горных вершин. Это было самое любимое место для Тира в июле, но Мускве оно представлялось мрачным и угрюмым. Часа через два он оставил Тира в его холодильнике и занялся исследованием предательских закраин, которые к нему вели. Несколько минут все шло хорошо, но затем он ступил на покрытый зеленой плесенью камень, по которому сбегала тонкой струей вода. Она спускалась по этому камню уже целые века и так отшлифовала его, что его поверхность стала гладка, как зеркало, и так скользка, точно была намазана салом. Мусква поскользнулся, и не успел он даже опомниться, как летел в озеро с высоты ста футов. Он все скатывался и скатывался вниз, ударяясь о мокрые камни и прыгая в миниатюрном водопаде, как резиновый мячик. У него захватило дух. Он ничего не мог видеть и сообразить от ослеплявшей его воды и от ударов о камни, а скорость его падения вниз с каждым аршином все больше и больше увеличивалась. Во время полета ему удалось раз пять-шесть пронзительно крикнуть, – и это разбудило Тира.

В том месте, где вода стекала в озеро прямо с вершин гор, находился водопад высотой десять футов, и, попав в него, Мусква в один момент был отброшен в озеро, сразу на далекое расстояние от берега. Он шлепнулся в воду со страшным всплеском и скрылся. Он все шел и шел ко дну, где было так темно, холодно и страшно; затем тот предохранитель, которым природа снабдила его, наделив его толстым слоем жира, вынес его на поверхность, и он стал барахтаться на ней всеми четырьмя своими лапами. Это было его первое плавание в жизни, и когда он окончательно выбрался на берег, то едва держался на ногах и задыхался. Пока он лежал так в страшном испуге и старался отдышаться, к нему сошел со скал Тир. В свое время мать дала Мускве звонкую пощечину, когда он напоролся лапой на иглу дикобраза. Вообще она отсыпала ему пощечины за всякую случайность, потому что считала их лучшим лекарством. Применяемое к медвежатам воспитание главным образом заключается в пощечинах. Отшлепала бы Мускву мать и сейчас. Но Тир только обнюхал его, нашел, что все обстояло благополучно, и принялся за выкапывание корешков.

Не успел он выкопать и одного, как вдруг неожиданно остановился. Целые полминуты он простоял неподвижно, как статуя. Мусква вскочил и стряхнул с себя воду. Потом прислушался и он. Оба услышали какой-то странный звук. Медленно, грациозным движением гризли поднялся на задние лапы во всю свою высоту. Он посмотрел на север, насторожил уши вперед и задвигал ноздрями, чтобы лучше чуять. Но запаха не донеслось никакого; он только услышал. Через высоты, которые окружали его и Мускву, до него доносился отчетливый звук, совершенно новый для него и не слыханный им ни разу в жизни. Это был лай собак.

Целые две минуты Тир простоял на задних лапах, не двинув ни одним мускулом своего громадного тела и только шевеля ноздрями. В глубокой котловине среди высоких гор было мудрено определить в точности этот звук, и потому Тир тотчас же опустился на все четыре ноги и бросился к зеленому подъему с южной стороны, на вершине которого в истекшую ночь отдыхали козы. Мусква не отставал от него.

Поднявшись на сто ярдов, Тир остановился и стал оглядываться по сторонам. Опять он поднялся на задние лапы; теперь и Мусква тоже стал смотреть на север. Вдруг порыв ветра совершенно ясно донес до них лай собак. Менее чем в полумиле от них гончие Лангдона уже бежали к ним по горячему следу. Они лаяли с крайним ожесточением, из чего следовавшие за ними в четверти мили Брюс и Лангдон поняли, что они уже были недалеко от добычи. Но еще более, чем их, этот собачий лай взволновал самого Тира. Снова инстинкт подсказал ему, что в его владения ворвался еще новый, неведомый доселе враг. Он не испугался. Но инстинкт повелел ему отступать, и он отправился еще выше и добрался до такой высоты, где было все так изломано и исковеркано, что трудно было стоять.

Здесь он стал ожидать. Какова бы ни была эта угроза, в чем бы она ни состояла, но она придвигалась к нему с быстротой ветра. Они уже могли слышать, как она, эта угроза, потянулась через высоты, загораживавшие собой котловину от долины. Хребет этих высот находился на одном уровне с глазами Тира, и, взглянув туда, он увидел, что передовая собака уже взобралась на этот хребет и остановилась, обрисовавшись силуэтом на фоне неба. Тотчас же прибежали и другие, и не прошло и тридцати секунд, как все они уже стояли на самой вершине, алчно смотрели вниз, в котловину, из которой еще так недавно вышли Тир и медвежонок, и нюхали насыщенный их запахом воздух, который все еще ее наполнял. В течение этих секунд Тир, не шевелясь, наблюдал за своими врагами, тогда как в глубине груди у него уже клокотал низкий ужасный рев. Он продолжал отступать до тех пор, пока стая гончих не сбежала с горы в самую котловину и не залаяла снова. Но это вовсе не было бегство. Он не боялся нисколько. Он шел вперед, а идти и идти все вперед – было его назначением. Он не искал ссоры. Он не имел даже желания защищать вот этот свой лужок и вот это маленькое озеро у подошвы горы. К его услугам были еще другие луга и другие озера, а он по самой природе своей был не из драчунов. Он продолжал зловеще ворчать, и в душе у него стал то и дело медленно копошиться глухой гнев. Он старался скрыться между скал; он перелезал через громадные гряды камней; он протискивался между валунами величиной с полдома. Но он ни разу не пошел там, где не мог бы следовать за ним Мусква. Однажды, когда он стал вскарабкиваться с закраины на выдавшийся вперед утес, который находился выше его, и увидел, что Мусква не мог взобраться на него, – он спустился обратно и пошел другой дорогой.

Лай собак раздавался теперь в самой глубине котловины. Затем он стал быстро подниматься кверху, точно на крыльях, и Тир понял из этого, что собаки поднимались уже по зеленому скату. Он остановился опять; в это время ветер донес до него их запих, сильный и крепкий. Это был запах, от которого в его громадном теле напрягался каждый мускул и зажигался такой странный огонь, который стал жечь его, точно раскаленная печь. Вместе с запахом собак до него долетел также и запах людей.