Татьяна Богатырева - Мастер теней

«Ткач. Проклятье! Вот везет на выродков. Надо ж было принять убийцу за шлюху! Но что ему надо? Если только Пророк?!»

Пророк был единственным, что могло бы заинтересовать Гильдию Ткачей. Несущий Свет, Провозвестник Чистоты и Вечного Блаженства. Родной брат белобрысой твари, лишь прикидывающейся человеком: раз поглядев в глаза ткачу, Ревун больше не сомневался в том, что за сила помогает Пророку.

«Светлая, даруй быстрой смерти, — сообразив, зачем убийца оставил его в живых, взмолился Ревун. — Не отдай меня Темному!»

— Ну?

Равнодушный голос словно ударил под дых, вышибив весь воздух.

— Меня зовут Ревайн, по прозванию Ревун. Последние пять лет у меня своя шайка… была… — невольно Ревун скосил глаза вправо, где всего лежал в луже крови его помощник. Волна животного ужаса вновь накрыла его, на пару секунд лишив речи.

— Угу. С проповедником знаком? — Орешек захрустел на крепких зубах.

— Знаком. Вербую мужичье в Армию Справедливости, вот как этих… — Ревун кивнул на трупы. — Я с Пророком с самого начала, но в доверенные лица не попал, нет у него доверенных лиц. Всё только сам. Никто не знает, что ему завтра взбредет в голову. Ничьих советов не слушает, если заподозрит измену, отдает на растерзание толпе. Вокруг него одни фанатики! Верят каждому слову, смотрят в рот… — Ревуном овладело желание говорить, говорить как можно дольше. И не смотреть на тварь.

— А ты, значит, не фанатик? — мягко спросил ткач.

— Я нормальный человек! Свободный! Я не для того бежал с рудников, чтобы соваться в кабалу к Тёмному. Я человек простой, мне с вожаком ссориться не в масть, а под ним жить можно, только подальше.

— В кабалу, говоришь, — хмыкнул ткач и разгрыз еще орешек: Ревуну показалось, что хрустнули не скорлупки, а его собственные кости. — С этого места поподробнее.

— Да что там. Стоит Пророку слово сказать, люди с ума сходят! Скажет «прыгай», и все прыгают. Скажет «умри», лягут и умрут. Я ж видел, как он королевское войско встречал. Полк, значит, строем на ворота, мечи наголо, мстить за своего раненого генерала. Людишки все разбежались, даже Чистые, и то перепугались до смерти. А Пророку хоть бы что. Влез на стену, весь в белом, руки безоружные воздел, весь такой благостный… и что никто из арбалетчиков его не снял, а?..

Ревун сглотнул — в горле совсем пересохло.

Ткач снова хмыкнул, хрустнул орешками и понюхал кувшин с пивом. Сморщился, фыркнул. И глянул на Ревуна.

— Что, пить хочешь? Гадость же.

Ревун кивнул, не понимая — издевается или на самом деле пива предлагает?

Кувшин тут же оказался у рта, наклонился — пиво потекло по усам, по подбородку. А, надо же пить! — опомнился Ревун и сделал несколько глотков. Большая часть все равно пролилась на рубаху, груди стало мокро и липко. Но язык снова шевелился, а не присыхал к небу.

Ткач поставил пустой кувшин, кивнул: продолжай.

— Да что… как заговорил, все. Весь полк своей святостью заморочил. Голос-то у него нелюдской. Людского за поллиги-то не слыхать, а этот — вроде тихо так говорит, а слышно чуть не на весь город. Вот и солдаты послушали, да все на колени повалились, заорали славу. А кто не повалился да не заорал, тех свои же и разорвали. В клочья. И все это с такими просветленными лицами… — Ревун передернулся. — И так везде. Много, один из ста разум не потеряет от его речей. Что бы ни приказал, все исполнят.

— И как тебе удалось не попасться? Или Пророку всё равно, верят ему или нет?

— А я притворялся таким же чокнутым, как все. И на колени падал, и предателей топтал… Только в глаза ему не смотрел.

— И что глаза? — ткач закинул в рот ещё горсть орешков и улыбнулся, добренько так.

Если б он вытащил тесак или прикрикнул, Ревун бы ещё посомневался. Но после этой улыбки сам бы зарезался, да ножа нет.

— Глаза у него как у тебя. Тьма. Как только проповедовать начнет, так сразу… будто не человек. Демонские глаза. Ужас, лёд и смерть. Говорит красиво, и всё про свет, про чистоту, о стране и народе заботится, а от самого Ургашем несет.

— Кто-нибудь ещё рядом с Пророком это видит?

— Были, но язык за зубами не удержали. Там только слово скажи без разрешения, и ты покойник! Может, кто и притаился, но я не знаю. Правда, не знаю!

На последних словах голос Ревуна сорвался. Ужас перегорел, и им овладела злость — на Пророка, на тупых дружков, сцепившихся с Темной тварью, на весь несправедливый мир.

— Не ори, — ткач поморщился. — Что этот самозванец проповедует, подробнее.

— Да что… говорит, засилье Тьмы, всех заберет Хисс. А единственный путь к спасению — уверовать, очистить землю от скверны и вознестись в Страну Звенящих Ручьев. Помешался на чистоте! Говорит, поля родить не будут, пока не рассеется тьма, и жены нечистые принесут нечистых детей, потому как неверные все… бред. Всех женщин объявляет нечистыми и отдает на потеху толпе. Сам на них не глядит, чистоту блюдет. Воздерживается! А только по ночам из его шатра из его шатра мертвых мальчишек вытаскивают! — Ревун почти кричал: проклятый лицемер Пророк, собирает сливки, а другим за него умирать. — Ненавижу! Зачем только подался к нему!

— Не поздновато раскаялся? Я не жрец, грехи тебе отпускать. — От насмешки в голосе убийцы Ревун увял. — Что там с армией?

— Сброд. Из толковых военачальников один Флом, и тот тяжело ранен. Пророк его бережет, лекарей к нему тащит. Говорит, генерал через страдания пришел к истинной вере. А по мне, Ялом его морочит: дурь это, по деревням петлять, когда еще с неделю назад могли бы взять Хурригу и до дойти Асмунда. Народу-то много, одних солдат под тыщу, лихих сотни три, да селян тыщи две. Дисциплины никакой, окрестные села разграбили, скоро голодать начнут.

— Неплохо разбираешься для лихого человека.

— Так я ж в армии служил четыре года, пока на рудники не угодил…

— И в порядке охраны разобрался?

— А то. Да там и порядка-то нет. Каждый вечер и каждое утро тычет наугад, в какой отряд попал, тот и охрана. Только к нему подобраться непросто. Он самых чокнутых приблизил, назвал Чистыми Братьями. Они и еду носят, и мальчишек приводят, они же и закапывают.

— Спит один?

— В шатре один, а вокруг шатра человек двадцать. Э… послушай. Могу тебя провести к Пророку. Ну, вроде как менестреля… проще будет, а? И выбраться помогу, меня там каждая собака знает.

В Ревуне всколыхнулась отчаянная надежда. Ткач выглядел совсем мальчишкой. Ревун понимал, что милость Тёмного — что сухая вода, но надо попробовать ещё хоть немного потянуть. Удавалось же морочить Пророка.

— Куда провести?

— А через священников и охрану. Пророк-то ставит шатер в самой середке лагеря. Тебе ж тихо надо, да? Давай, помогу. Эту сволочь убить — благое дело.

— Говоришь, он идет на Хурригу.