Татьяна Богатырева - Мастер теней

Судя по словам фанатиков, Пророк не позже завтрашнего дня должен был подойти к Хурриге. Всего на несколько минут Стриж задержался, раздумывая, не проще ли будет подождать жертву здесь. В городе добраться до проповедника несравненно легче, как и скрыться потом. Но представил, во сколько жизней обойдется промедление, и обругал себя трусом. Руки так и чесались сподобить фанатиков поскорее встретиться с их богом, но вряд ли распаленная проповедью толпа оценила бы его бескорыстную помощь.

Неподалеку от северных ворот Стриж зашел в таверну. Темный душный зал был набит битком — городская стража напивалась в трогательном единении с разбойными рожами. Заплатив изумленному владельцу заведения серебряную монету вперед, он снял комнату на три дня и потребовал обед туда же. Когда трактирщик принес еду, Стриж вручил ему сверток с так и не пригодившимся арбалетом, метательными ножами, дюжиной звездочек и полупустым кошелем, показал знак Гильдии и велел, если он не вернется на третий день, отнести все в Алью Хисс. Себе Стриж оставил лишь гитару и котомку с запасной рубахой.

Разговоры на улицах подтверждали правоту Ревуна: Пророк, петляя по лесам, приближается к городу с северо-запада. Несколько раз проскочило название деревни, где свора Пророка стояла вчера, Осинки. Припомнив карту, Стриж провел нехитрый подсчет. От Хурриги две с небольшим лиги до Осинок, половина лиги до реки Ворьки… Наверняка последнюю стоянку перед взятием города мятежный сброд сделает именно у реки.

436 г. 7 день Жнеца. Дорога от Осинок на Хурригу.

— Не, Кабан, зря ты так. Бабы, они… короче, ну как без баб-то, а? Ты сам посуди! Вот вернешься ты домой, а там жёнка твоя. Пирогов испекла, каши наварила, румяная да горячая. Чем плохо-то?

— Ну да! Пока я тут воевал, она-то, небось, к мельнику бегала! Правильно Пророк говорит — всё зло от баб! Сосуд скверны, во!

— Подумаешь, к мельнику! Поучишь вожжами, чтоб крепче любила, да в койку. И никакого мельника больше не вспомнит… у тебя баба-то дома осталась? А, Кабан?

— Дома, дома. Гнида. Вернусь, убью!

— Эт зачем же?

— А чтоб не смела на меня пасть разевать! Я её поил-кормил, а она, змея, в меня горшком запустила! Вот так прямо взяла горшок-то, с кашей, и как в меня кинет! Во змея! И говорит, мол, уйдешь, так и не возвращайся, не муж ты мне. Точно убью! Это ж надо, на меня, на кормильца-то, руку поднять…

— Эй, заткнитесь оба!

Бритоголовый в белом балахоне повелительно поднял руку, призывая небольшой отряд к порядку. Бородатые мужики послушно притихли и вернулись в жалкое подобие строя. Бритоголовый нахмурился и упер левую руку в худой бок, правую простирая навстречу выехавшей из-за поворота телеге.

— Кто такие? Куда идете? — Бритоголовый изо всех сил подражал пророку, пытаясь придать пронзительному тенорку раскатистость и внушительность, но получалось не очень.

Правда, двое селян постарше и совсем молодой парень впечатлились и быстро попрыгали с телеги на землю, почтительно опуская глаза и комкая в руках шапки.

— Мы, эта… с Гати мы, да. Местные… эта, вот морквы там, репы, значить, везем… да, — отозвался самый почтенный из селян, робко и с опаской поглядывая на шайку неумытых мужиков с дубинами и ржавыми железками, изображающими из себя мечи, и с надеждой — на разбойника в белом балахоне. — Слыхали мы, что сам… Пророк… вот… для армии, значить, да, морква-то. Ещё вот пива бочонок, сам варил, да.

— Ну-ка, покажьте, добрые люди, что там у вас за морква! — Бритоголовый оживился при упоминании пива и полез в телегу.

— Да вот, Вашмилсть, морква-то… а вот пиво… Со всем нашим почтением. Вы слово-то замолвите перед Пророком!

Второй селянин живо сдернул с телеги драную холстину, явив на обозрение груду овощей и потемневший от времени бочонок, пахнущий кислым хмелем. Бритоголовый презрительно глянул на морковь с репой и похлопал по бочонку.

— Пиво, говорите? А знаете ли вы, добрые люди, что Великий Пророк наш сказал о пиве? — он придал голосу суровость и торжественность.

— Неа, Вашмилсть… не знаем… — Селяне с почтительным любопытством уставились на белый балахон.

— Пиво пити веселие ести! Ибо то не вино демонское, а напиток простой, для честного народа потребный!

Под эти слова предводителя на лицах разбойников, уже подобравшихся к вожделенному бочонку, расцвели ухмылки.

— Слава Пророку!

Мозолистые грязные руки ухватили бочонок, выбили пробку. Разбойники наперебой подсовывали под пенистую струю родной деревенской кислятины кружки и котелки, у кого что было, и в считанные минуты опустошили бочонок на треть. С бритоголового тут же слетела половина спеси, и, размытый пивом, поутих безумный блеск в глазах. Селяне же стояли в сторонке, ожидая, пока доблестные народные освободители утолят жажду.

Довольно рыгая и хрустя грязной морковкой — на закуску к кислятине и морква сгодится — Чистый Брат с хозяйским видом обошел телегу кругом и приметил странный сверток в потрепанной рогожке.

— А это что? — и, не дожидаясь ответа, принялся его потрошить.

— Гитара, Вашмилсть, — впервые подал голос самый младший из селян. Бритоголовый, наконец, разглядел его и заулыбался ещё шире.

— Гитара? Ну-ка, подь сюда! Откуда ты такой взялся?

Паренек подошел, глядя на него с наивным любопытством.

— Брожу вот, Вашмилсть, по деревням. Добрые люди с собой позвали, на Пророка посмотреть. — Синие глаза паренька сияли восхищением. — Правда, вы святой, а? Я никогда раньше святых не видал…

— Так он не из вашей деревни? — Бритоголовый кинул строгий взгляд на селян.

— Не, Вашмилсть, по дороге к нам прилип. Да он безобидный совсем, Вашмилсть, вона, песенки пел.

— А спой-ка, парень, спой!

Шайка поддержала бритоголового нестройными воплями. Ну чем не праздник? Пиво задарма, да ещё под музыку! Только баб не хватает для полного счастья.

— Под песенки до деревни ближе будет, — продолжил бритоголовый и обернулся к старшему селянину. — Как, говоришь, ваша деревня зовется?

— Дык эта… — селянин смял шапку и с тоской глянул назад, в сторону родной деревни. — Козий дол, Вашми…

— Конечно, Вашмилсть! — звонко прервал его паренек. — Что спеть-то прикажете? Я про подвиги рыцарские знаю, и про любовь, а ещё смешные куплеты…

— Про вдову и мельника знаешь? — вылез один из бородатых с дубинками.

— Лей-лей, не жалей! — пропел паренек, одарил разбойников светлой улыбкой, запрыгнул на телегу и тронул струны.

— …ходила на ручей, эй-лей, а кузнец за ней, эй-лей… — полился юношеский голос.

— Лей-лей, не жалей! — тут же подхватил кто-то из разбойников.

Бритоголовый на несколько мгновений замешкался, повел плечами в такт песне, и велел селянину: