Виктор Эфер - Похитители разума

Кровь, кровь, кровь…

— О, Мечик, спаси меня! Я боюсь этой крови…

Но вдруг меняется пышущее благородством и отвагой лицо Мечислава, становится раздраженным и злым. Страшно Люцине. Никогда она не видела возлюбленного таким страшным, неприятным. Рот его кривится в нехорошей улыбке. Он вынимает пистолет. Офицер пристально глядит в глаза Люцине и медленно, ужасно медленно поднимает свой огромный пистолет… Люцина явственно видит черное, зловещее колечко дула, бугорок мушки и прищуренный глаз над ним… — Она в ужасе. Неужели любимый Мечик хочет убить ее…

— Езус коханый!..

Холодный пот мельчайшими капельками проступает на горячем лбу, становится душно. Не хватает воздуха. И вдруг слышится ясный, отчетливый голос отца.

— Оставьте шутки, поручик! Оружие может быть заряжено! Когда-то у нас в роте произошел несчастный случай!..

Мечик, не отвечая, продолжает целиться. Сердце Люцины готово разорваться… Скорее бы стрелял!..

И Мечик стреляет…

Дикий, ни с чем несравнимый грохот рвет барабанные перепонки.

— Ббб-а-а-а-х!!!

Она убита! Но труп Люцины еще некоторое время чувствует боль, нервы умирают не сразу. Будто иглой укололо в самое сердце. Это пуля, — явственно, с полным сознанием думает девушка, прислушиваясь, как вытекает кровь из сердца, ставшего пустым, обескровленным мешком…

Следом гремит еще выстрел. Снова боль в ушах от страшного сотрясения воздуха. Она куда-то летит, и… просыпается на полу спальни, а на нее сыпятся осколки стекла, штукатурка и потолочные лепные украшения, весь замок дрожит и слегка качается.

— Езус, Мария! Что за страшный сон, или наяву все это?!

Но Люцина слышит страшные крики людей. Еще и еще гремят взрывы, но уже не во сне, а наяву.

Старый замок дрожит и качается. Люцина вскакивает. Опять громыхает гул отдаленных взрывов. В воздухе монотонно-вибрирующий гул самолетов.

— Война!

— Немцы напали на Польшу!

Снова летят волны самолетов.

Люцина прислушивается к пугающим, необычным словам, набрасывает одежду. Что делать? Спрятаться? Бежать? Бежать некуда.

— Где же Мечик? Что делает в эту минуту он? Что делают рыцари белого орла? О, Мечик! Мечик!..

Серый рассвет.

Мечислав Сливинский дремал на диване. Он даже не сбросил с себя парадный мундир и сапоги: до того ли? Так и повалился, возвратившись домой из замка.

В ушах еще явственно звучит вальс, и губы еще чувствуют нежность других губ. Я счастлив… Боже, как я счастлив!.. Люцина! Ведь все сойдут с ума от зависти!

— Счастливый ты, Мечислав! — позавидует сам капитан, — мечтал летчик, представляя изумленные лица своих однокашников и друзей в момент, когда он торжественно объявит:

— Между прочим, господа! Я женюсь на Люцине Симон!

— Ты на Люцине!?! — недоверчиво произнесет Каэтан.

— На дочери своего шефа! — изумится Петринский.

— Ты сам черт, а не поручик! — похвалит капитан Квятковский.

— Я с тобой буду биться! — вызовет на дуэль вспыльчивый Войнаровский.

— Не может быть, — усомнится вечный скептик Тадеуш Витовский.

— Люцина — моя невеста! Ей-Богу, сойду с ума! Итак, завтра к старику… Он не откажет… Нет, он не откажет… Хорошо быть молодым, и дважды хорошо быть еще любимым!

Резко и настойчиво зазвенел телефон. Не спеша взяв трубку, Сливинский услышал возбужденный голос дежурного по полку:

— Господин поручик! Немедленно прибудьте на аэродром!

— Что за спешка, пан Сокульский?

— Война! Неужели пан поручик еще не знает, что немцы напали на Польшу?

— Война!?! — И в воображении Сливинского все существующее в природе и рожденное его воображением, потеряв свое постоянное место, весомость, формы, завертелось в бешеной чудовищной свистопляске.

— Война!!! А как же Люцина???

Наспех застегнув мундир и едва поправив портупею, поручик выбежал из дома, задумываясь:

— Может быть, это только обыкновенный пограничный инцидент?.. Неужели действительно война? Как это ужасно, и именно теперь… Не хотелось верить, хотя в кругу штабных офицеров в последнее время циркулировали упорные слухи, что война неизбежна. После ряда наглых домоганий и требований немцев чувствовалась нависшая угроза. Но кто мог думать, что так скоро?

Раннее сентябрьское утро. Ленивый туман повис над сонной землей и медленной Вартой. Еле вырисовывались силуэты домов. Затерявшись в тумане, громко, встревоженно кричат невидимые гуси. По пути встречались полусонные, сосредоточенные, спешащие мастеровые. Город еще спал и видел последние спокойные сны…

На западе гудели содрогающие землю отдаленные взрывы, когда Сливинский добрался до аэродрома. У поста, неловко улыбаясь, будто он повинен в свалившемся несчастьи, переминался с ноги на ногу молоденький часовой.

Чувствовалась тревога, смятение и спешка: из ангаров выкатывали боевые самолеты. Все начальство было уже на местах и отдавало распоряжения, готовясь к выступлению.

Родные и близкие Мечиславу шутники и балагуры — молодые бортмеханики, — теперь сосредоточенно и внимательно готовили его блестящий серебристый аппарат. По их напряженным лицам летчик понял, что наступила жестокая правда — война!

Сливинский столкнулся с седым полковником Симоном, и странно — забыл в ту минуту, что его командир является в то же время и отцом Люцины.

— Нужно обследовать шоссе Познань — Бреславль, произвести тщательную воздушную разведку границ.

— Есть, господин полковник!..

— Готово! — доложили бортмеханики.

— Не узнаю тебя, Антек, где делась твоя веселость?

— Э! Не говорите, пане поручик. Проклятые немцы! Прямо не верится, что война, может… простой инцидент?

— Вот слетаю сейчас и узнаем, что там происходит.

— Пане Мечислав! Берегитесь там, — напутствуют механики.

Серебристый орел взмывает в воздух… Над самой границей снижается и бреющим полетом мчится над полчищами солдат, колоннами темно-серых автомобилей, орудий. Чудовищная военная машина проткнула грудь его страны и направляла острие на сердце, на столицу.

— Значит, самая настоящая война — решает Мечислав, нажимая кнопку автоматической аэросъемочной фотокамеры. Внизу, под ним, развертывались войска и начинался жаркий бой; польская кавалерия храбро атакует механизированную пехоту. Разведчик не удерживается от соблазна, снижается и на несколько минут включается в бой, выпустив ряд пулеметных очередей. Немцы обстреливают его из зенитного пулемета; несколько визгливых пуль рвет плоскости, шлепает в металл. Первое боевое крещение даже приятно летчику.

Над артиллерийскими позициями немцев Сливинский успел заснять вторую катушку пленки. Сбоку появляется вражеский самолет.

«Разведчик. Длинноногий аист на высоком шасси», — думает польский летчик, бросая аппарат на «аиста». Едва не протаранив неприятеля, Сливинский пустил длинную пулеметную очередь. Короткий воздушный поединок завершается гибелью врага, его машина ложится на правое крыло, переворачивается и штопором устремляется вниз.