Виктор Эфер - Похитители разума

Зула, усевшись на диван, прижалась к Магде и нервно теребила волосатыми пальцами кончик своего кружевного чепчика.

Девушке вскоре надоело общество ее старой няньки; она искала в буфете чего-нибудь съестного для подачки обезьяне, но ничего не было. Магда возмущалась отцом:

— Помешался он, что ли, оставив меня в обществе выжившей из ума обезьяны…

Три дня пыталась она выйти из своего пленения, но все напрасно. Массивная наружная дверь коттеджа была наглухо заперта, а в окна предусмотрительно вставлены железные решетки.

Наконец явился, нетерпеливо ожидаемый Магдой, ее отец.

— Здравствуй, Магда! Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо!! — еле сдерживая себя от бешенства и покусывая сочные губы, ответила девушка.

— Вот и прекрасно! Ты успокоилась, отдохнула, теперь мы сможем побеседовать и попытаемся договориться. Надеюсь, ты будешь более благоразумна.

Боно Рито опустился в кресло и закурил дорогую, ароматную сигару.

Магда одобрительно кивнула головой.

— Я предлагаю в твоих же интересах. Согласна ли ты мне помочь и работать вместе со мной?

— В чем же заключается твоя работа?

— Я работаю над созданием новой, низшей расы людей… У меня свои тайные планы…

— Ах, вот как! — заинтересовавшись, произнесла Магда. Ей нравился в ее отце широкий, деловой размах. Японец продолжал:

— Но мне мешают. Здесь против меня ополчились псевдоученые, бывшие парикмахеры, ставшие профессорами, но они — ничто! Я не хочу дешево продать свои открытия. Они неотступно ходят за мною и хотят похитить секрет нового препарата… Они…

— Я вижу, ты тоже попал в крепкие сети?

— Я должен их перехитрить.

— А потом?

— Господство над вселенной.

— Это интересно. И ты думаешь покорить мир?

— Покорю! — уверенно сказал Боно Рито.

— Ты можешь считать меня неблагодарной, но я не могу выносить здешней жизни. Мне тяжело. Как будто бы я участвую в каком-то чудовищном преступлении.

— Ты будешь работать, или… Для укрощения строптивости у меня есть сильнодействующее лекарство. Выйди за ворота и тебя поймают, поведут на аркане в Гестапо…

— Хорошо! Я буду работать… Но не будь таким жестоким к своей единственной дочери, — в сощуренных, слегка косых глазах Магды блеснул зеленый огонек при воспоминании отца о Гестапо. Она видела колючую проволоку и за ней серые тени живых трупов. Нет, нет. Она хочет жить. И зачем отец привез ее в эту страшную, противную, черствую страну, где живут страшные агенты Гестапо…

— Ну и…

— Мне надоело одиночное заключение. Выпустишь ли ты меня отсюда?

— Через несколько лет тебя ждет такая жизнь, о которой не смеет мечтать ни одна женщина подлунного мира… Итак, ты согласна?

Магда молча кивнула головой.

Японец довольно потирал свои маленькие руки.

— Теперь идем, Магда, я покажу тебе все свое учреждение.

Девушка, накинув чудесный, пестрый, пуховый жакет, взяла отца под руку, и они отправились на экскурсию по заповеднику. Магда удивленно рассматривала обезьяний поселок.

— Здесь интереснее, чем в зоологическом парке.

— Если ты вникнешь в суть…

— Если бы знал он, ее висбаденский компаньон!.. — подумала Магда, — он ведь интересовался когда-то подобными экспериментами.

Седые ученые, встретившись с Боно, поклонились ему. Шеф рекомендовал им.

— Моя дочь! Ассистент кафедры экспериментальной медицины.

— Очень приятно! — кланялись седовласые старцы, знакомясь. После прикосновения к их то сухоньким, то влажноскользким рукам, Магда отдергивала побыстрее свою руку — у нее оставалось чувство глубокой брезгливости. — Ни одного молодого лица, так же скучно, как в паноптикуме, — рассуждала она.

На дрессировочной площадке к ним приближался Жако.

— О Боже! Что за Квазимодо? Я никогда не могла представить подобного, очевидно, смерть оставила его, испугавшись сама, и сделала своим живым пугалом, — подумала она, рассматривая розовую маску, натянутую на живой, оскалившийся в вечном смехе череп. — Неужели ему приятна жизнь? Мне бы казалось, что будучи так обезображенным — лучше покончить с собой.

Жако понял, что испугал девушку и вместо приветствия произнес свое обычное извинение.

— Простите, фройляйн! Меня слегка царапнула дикая кошка…

Она промолчала. После неловкой паузы двинулись дальше. Магда шепотом спросила отца:

— Какое ужасное лицо! Для чего ты собрал такой паноптикум?

— Для работы… Здесь внешность не ценится…

Магда смолчала, но на душе было нехорошо, будто она являлась соучастницей в каком-то огромном, кошмарном преступлении. Первые дни пребывания ее в заповеднике казались каким-то нереальным, жутким сном.

Магда считала время, проведенное здесь, навсегда потерянным.

Вернувшись домой, она отодвинула еду, принесенную Зулой и, даже не взглянув на свою старую няньку, задумалась о своем тяжелом положении.

Смутные и неоформленные желания приходили чередой, толпились у слегка приоткрывшихся перед ней дверей любовной радости. Восторги еще неиспробованные и неизведанные до конца и потому такие заманчивые! Она жаждала встреч, поцелуев, любви, хотя бы общества молодежи, она примирилась бы даже с однокурсниками университета, нескладными и глуповатыми, как щенки.

В этой непонятной пустыне странной и чуждой ей науки, в обществе стариков, обезьян и уродов ей становилось невыносимо тяжело.

Однако, анализируя свое знакомство и свою любовь, Магда приходила к все более усиливающемуся убеждению, что герой ее романа после разговора в парке проявлял особое, странное любопытство, заинтересовавшись ее биографией.

— Что же я рассказывала ему тогда? Кажется, ничего, кроме опытов отца над обезьянами…

— Обезьяны! Что общего могла иметь любовь с обезьянами? Как и почему они повлияли на ход знакомства? — спросила себя Магда.

«Не понимаю, но это так, они имеют что-то общее», — упорно копошилась какая-то маленькая, подозрительная мысль.

Чем дальше думала на эту тему Магда, тем более убеждалась, что все это носит странный характер…

Магда Рито чувствовала, что попала в цепкие сети, вырваться из которых пока невозможно и, опустив руки, решила ждать, что будет дальше.

Сама таинственность еще не совсем понятного учреждения, где главным действующим лицом был ее отец, начинала заинтересовывать ее.

Но сколько не пыталась Магда узнать у отца о таинственной фабрике, японец отмалчивался, оставаясь невозмутимо спокойным.

Несколько ученых ожидали приема у доктора Кребса и когда он вышел в приемную, сразу атаковали партийного шефа.

— Доктор Кребс! Да поймите же, что это шарлатан, превративший научно-исследовательский институт в кабак, цирк с вышедшими в тираж артистами, — доказывал приверженец теории стерилизации рабов.