Виктор Эфер - Похитители разума

Несколько тысяч изнуренных и измученных иностранных рабочих было привезено в извилистую живописную долину.

На вершинах доломитовых гор, как часовые средневековья, стояли неприступные замки, сохранившиеся с феодальных времен. Они хранили немало тайн и были свидетелями многочисленных битв народа, превозносившего войну в степень наивысшего культа.

Ниже, под террасами, зеленые маскировочные сетки огромными зелеными гардинами, подобранными в тон окружающему ландшафту, закрывали таинственные входы в доломитовых скалах. Днем я ночью, выбиваясь из сил, современные рабы сверлили гору, выдалбливали гигантские штольни и пещеры для подземных заводов нового оружия — летающих бомб.

Лагерь не имел никакого сношения с внешним миром. Ряды скверных деревянных бараков выстроены в отвратительной, заболоченной местности.

Рацион еды рассчитан на медленное вымирание. Ежедневно от истощения и переутомления умирали десятки.

Худые и немощные, скорее похожие на кляч с живодерни, чем на людей, в грязной от крови и пота смятой одежде, с безразличными лицами, покрытыми серым, несмываемым налетом, люди, как тени, слонялись с котелками, ища на помойках шелуху картофеля, брюквы, и зачастую дрались друг с другом из-за отбросов. Несчастные потеряли веру в себя, в жизнь и в элементарные понятия о справедливости.

Каждый новичок, познакомившись с обстановкой, резко сокращал надежды на благополучный исход его пребывания здесь.

Изнуренный и истощенный четырехлетним пребыванием в плену, Мечислав Сливинский, познакомившись со старожилами лагеря, узнал много нового.

— Самое страшное — прививки… Тысячи людей они отправили на тот свет, тысячи сошли с ума! Вон, погляди, идут.

Сливинский присмотрелся к возвращающейся колонне.

Флегматичные, доведенные до безумия, казалось, обугленные страшным пламенем, люди, в чудовищной обуви — колодках, выдолбленных из цельного куска дерева, выбивали меланхолическую барабанную дробь похоронного марша.

Здесь совершенно не интересовались ни внешностью людей, ни их происхождением, образованием или умственными способностями. Красавцы ли это или уроды, поэты или художники, образованные или простолюдины — все равно. Это были пойманные — «гефанген» — сырье для экспериментальной лаборатории живых роботов.

«Люди заменяют морских свинок, кроликов и собак, потому что они дешевле животных», — подумал Сливинский, всматриваясь в лица пришедших. У многих они вспухли, вздулись, превратившись в сплошную багрово-красную кровоточащую ссадину.

— Какие ужасные полутрупы! — воскликнул Мечислав.

У некоторых уже наступила реакция на действие препарата. Одни галлюцинировали, другие буйствовали, зрачки расширялись до крайних пределов.

Многие умирали в страшных мучениях, разрывая раны на лицах, похожие на черную оспу. Остальные погружались в черную, ничем не поправимую бездну безумия.

— Коричневая чума, — произнес коренастый человек с открытым, широким лицом и тоном компетентного старожила, знающего все тайны, обратился к Сливинскому наставительно, — ты новичок?.. Держи ухо востро. Высасывай ранку сразу после прививки, вместе с кровью… Иногда помогает. Но если не сегодня — то завтра могут скрутить и тогда…

— Спасибо за совет.

— Не стоит… Откуда сам?

— Из Польши. Бывший летчик… А ты?

— Я… — собеседник замялся, — я бывший студент.

— Ты уже был на прививках?

— Пока выкручивался, прятался. Не знаю надолго ли?..

Сливинский решил, будь что будет — крепиться и не падать духом, перенести это тяжелое испытание, выпить до дна горькую чашу.

— Они пленили тело, хотят отобрать и разум, — лежа на вонючих жестких нарах, застеленных бумагой, думал Мечислав. В углу, над головой крупный паук-крестовик плел затейливую паутину. Это заметил и сосед Мечислава по нарам и в раздумьи произнес:

— Вся Европа опутана теперь колючей паутиной. Но участь немцев уже решена. Народная поговорка гласит: «что посеешь — то и пожнешь». Немцы посеяли войну, а теперь пожинают ее плоды…

— Долго ли еще ждать?

— Разгром не за горами…

Утром начинался наряд. Конвоиры уводили партии «полосатиков». Более сильные шли червоточить гору, долбить ее каменные внутренности, слабосильные ушли на уборку обезьяньего города.

В прохладное октябрьское утро Сливинского вместе с бывшим студентом Бредель назначил в наряд на обслуживание обезьянника. Они впервые попали в поселок двуногих животных и с удивлением рассматривали небольшие домики обезьян.

— Афеншталь райниген! — скомандовал конвоир-немец.

Люди выносили прелую подстилку, выгребали кучи вялых брюквенных корок. Они с жадностью накидывались и грызли обезьяньи объедки. Из корней маиса люди выдалбливали сердцевину и тут же пожирали ее. Обезьяны удивленно-снисходительно глядели на родственных. Макака фамильярно похлопала одного из пленных по плечу и показала язык.

— До чего дожили, даже обезьяна дразнится, — злобно произнес бывший студент. — Интересно, что сказал бы Дарвин, увидев этот обратный процесс! Сомнительные ученые национал-социализма пытаются, вопреки теории Дарвина, превратить человека обратно в обезьяну! Это величайший парадокс двадцатого века!!!

Мечислав Сливинский сжал губы, чтобы не разразиться потоком ругани. Царственной походкой, в светлом осеннем костюме, появилась девушка с индийским лицом. Она на мгновенье остановилась, взглянув на работающих.

«О Боже! Как она не похожа на нашу жизнь и будто слетела на крыльях волшебной музыки…»

А стадо обезьян, высунув языки, передразнивало стадо людей и швыряло в них объедками.

Час испытаний наступил и для Мечислава Сливинского. Бредель остановился перед летчиком и приказал следовать за ним. В компании сорока до крайности изнуренных людей, подгоняемых палками, его пригнали на небольшую, огороженную колючей проволокой площадку, прилегающую к задней стороне коттеджа, повитого зеленым плющом.

Бредель по несколько человек приводил в приемную комнату.

Попав в нее, Мечислав Сливинский внимательно наблюдал за ходом процедуры прививок. Обладая исключительно здоровым и выносливым организмом, он никогда не болел, не считая перенесенного уже в плену тифа. Он не терпел врачей и недолюбливал все, что было связано с медициной. Даже суровая лагерная жизнь лишь слегка тронула красивое тело молодого человека. Он исхудал, но от тяжелой работы мускулы были достаточно крепки.

Мечислав неожиданно увидел девушку, так поразившую его в обезьяньем городе.

Магда Рито скользнула взглядом по его руке, потом взглянула на лицо и глаза польского летчика. Через секунду она еще раз пытливо и в упор посмотрела на его красивые глаза, ровный, тонкий нос и презрительно стиснутые губы.