З. Валентин - За чудесным зерном

Во всяком случае, никто не может или не хочет указать Клавдию Петровичу нужную дорогу.

Витя чрезвычайно занят поисками Великого Города. Это у него доходит до азарта, как, впрочем, становится для него азартом всякое увлечение. Сегодня он расспрашивал летчика, который довольно недурно говорит по-русски, — не пролетал ли тот над какими-нибудь развалинами. Но англичанину, перемахнувшему через Гималайский хребет, было не до развалин.

Витя очень этим расстроился. Но могу вас уверить, товарищ Орешников, что это хорошее огорчение, после которого ваш мальчик примется, как мужчина, за работу, за поиски. Впрочем, кроме Вити, огорчился ответом летчика еще некий сэр Генри Джуд.

Это чрезвычайно богатый путешественник, англичанин, который прибыл сюда из Индии, с собственным караваном в 50 верблюдов. Он-то и привез сюда запас бензина, пригодившийся для аэроплана. Сэр Генри Джуд неоднократно путешествовал по Азии, мечтая открыть что-нибудь необычайное. К сожалению, его преследуют неудачи.

В Бурузане Свен Гедин его опередил на один месяц. Козлов нашел в Монголии мертвый город Харо-Хото, в то время, как бедный англичанин искал этот город на три градуса южнее.

Негодует также этот путешественник на русско-немецкую экспедицию, недавно обследовавшую неизвестную до тех пор область Памира и открывшую там величайший в мире ледник.

Сейчас сэр Генри Джуд, кажется, хочет заняться розысками Великого Города — в конкуренцию нам. Во всяком случае, он очень интересуется работой Клавдия Петровича.

Я отвлекся, а время идет. Я вижу, что бортмеханик-индус делает мне знак. Нужно торопиться.

Теперь — о Косте.

Я знаю, что о нем думают в Ковылях не меньше, чем о Вите.

Из коренастого белоголового подростка он за этот год лагерной жизни превратился в широкоплечего высокого юношу, с волосами, выцветшими от туркестанского солнца. Он крепок, здоров и серьезен. Несмотря на повседневную тяжелую работу, Костя ухитряется систематически заниматься. Его клеенчатая тетрадка давно исписана. А за ней он исписал еще три тетрадки, уже не наши советские, а из китайской бумаги.

Записи свои он прячет, и я полагаю, что он ведет что-то вроде дневника.

Костя прекрасно управляется с нашим хозяйством и при этом работает во всех отделах маленькой экспедиции: этнографическом, археологическом, зооботаническом.

Оба мальчика — я их так привык называть, хотя они почти взрослые люди, — думают и вспоминают о Ковылях, любят вас всех, но грустить — для этого у них просто нет времени!

А у меня нет времени, чтоб продолжать это письмо. Через несколько минут аэроплан улетает. Привет самый сердечный. Будьте спокойны. Через один или два месяца мы двинемся на северо-запад, домой».

Иван Викентьевич быстро надписал адрес.

Спустя несколько минут над Ильчи вспорхнула пронзительно стрекочущая птица, и обезумевшие от страха верблюды с ревом ринулись от нее во все стороны.

Незаметно дни скоплялись в недели и в месяцы.

Коллекции Веселова пополнились новыми видами: крысой-песчанкой с тремя бороздками на передних зубах, безногой кроткой ящерицей, пугавшей врагов своим поразительным сходством с ядовитой змеей — щитомордиком. Но больше всего Веселов гордился крохотной змеей, найденной в окрестностях Бурузана. Это грозное животное было величиной с палец, но мышь умирала почти мгновенно от укуса ее игольчатых зубов, и Фын, китайский купец, с караваном пересекавший неоднократно пустыню, уверял, что даже верблюд умирает от укуса «черноголовой».

Бесконечно вежливый китайский купец старался встречаться с членами экспедиции как можно чаще. Экспедиция нуждалась во многом. Люди обносились, инструменты требовали ремонта, не хватало патронов для охоты. А у Фына можно было раздобыть все, что угодно, начиная от шоколада, кончая мазью против насекомых. Но когда он называл цены, то Клавдий Петрович начинал вздыхать, а Веселов — ругаться.

Все же покупали и платили, а китаец день ото дня становился назойливее. Постоянные его визиты раздражали Веселова. Но Фын был неизменно вежлив, предлагал что-нибудь из товара и уходил, расточая сладкие приветствия.

Иногда он делал намеки на Великий Город, но, несмотря на всю его китайскую любезность, бедный профессор не мог добиться толку. На все расспросы купец отвечал изречениями Конфуция [2] Древний китайский мудрец. .

Все хотанцы точно сговорились против профессора, и дело не подвигалось.

— Бросьте, Клавдий Петрович, — говорил ему Веселов. — К сожалению, пора возвращаться, но в следующий раз мы метр за метром исследуем область. Я убежден, что сейчас, кроме новых смутных слухов, вы ничего не добьетесь.

— Да, — с горечью отвечал профессор, — через год здесь будет какая-нибудь английская экспедиция, найдет остатки погибшей великой культуры, а мы…

— И будет доказывать, что создали эту культуру древние предки Ллойд-Джорджа! А потому данная страна должна принадлежать Британии! — вмешался Витя.

— Не озорничай, Витя! — сказал Веселов и прибавил в утешение профессору: — А мы можем пробыть здесь еще месяца полтора. Расспросите поскорее Фына. Он исколесил этот край вдоль и поперек. Предложите ему за сведения мои часы. Только боюсь, что часы-то он возьмет, а правды не скажет!

— Мудрец сказал: «Обдумай дело десять раз, прежде чем дать ответ», — произнес Фын, когда пред ним блеснули золотые часы. Он жадно рассматривал хронометр Веселова, и Клавдий Петрович проникся надеждой.

Но через час купец явился снова.

— Нет, умнейший из людей. Боюсь, что твои часы идут не совсем правильно. — И Фын медленно вытащил из кармана другие.

— Часы фирмы Watch, — пробормотал Веселов.

— Видишь, — спокойно заметил китаец, — твои стрелки в один час убежали вперед на шесть секунд, а Конфуций говорит: «Прекрасны все мгновенья жизни». И по твоим часам я боюсь потерять шесть прекрасных мгновений.

— О! — воскликнул Витя, — это не наши часы спешат, а просто твои отстают. Смотри, не прозевай чего-нибудь!

Витя внезапно замолчал.

— Что ты хотел сказать Фыну? — спросил Витю Веселов, когда они остались вдвоем. — Мне показалось, что ты не договорил чего-то?

— Ничего особенного. Только, кажется, я знаю, где китаец раздобыл свои великолепные часы…

— Я тоже начинаю думать, что Великий Город существует. Фыну не напрасно платят за молчание, — серьезно ответил Иван Викентьевич. — И мне не нравятся его частые посещения. Я его сегодня опять застал в моей палатке. Не хочет ли он украсть что-нибудь?

События следующей ночи подтвердили подозрения Вити и Веселова.

Когда стемнело, Витя, ежедневно пытавшийся обучить змейку танцам, принес к огню из палатки Веселова легкую мелкоплетеную клетку — жилище пресмыкающегося.