О. Генри - Вождь краснокожих

Впрочем, были и особенно ретивые соискатели, которые являлись лично. Их мы отправляли прямиком к миссис Троттер, и она расправлялась с ними сама. Из этих только трое или четверо вернулись в агентство, чтобы поклянчить у нас денег на обратную дорогу. Когда же хлынул поток писем из самых глухих уголков штата, мы с Энди стали извлекать из конвертов по триста долларов в день.

Однажды в послеобеденное время, когда у нас была самая запарка и я раскладывал купюры в коробки из-под сигар, а Энди меланхолично насвистывал арию «Не для нее звонит венчальный колокол», входит к нам какой-то маленький вертлявый субъект и принимается шарить глазами по стенам, будто пытается обнаружить след украденной из музея картины Рембрандта.

При виде этого типа я испытал прилив гордости, потому что наше дело правое и придраться ни к чему невозможно.

– У вас сегодня что-то многовато писем, – ехидно замечает человечек.

– Пошли, – говорю я и нахлобучиваю шляпу. – Я покажу вам наш товар. В добром ли здоровье был мистер Рузвельт, когда вы покидали Вашингтон?

Отвел я его в пансион «Ривервью» и познакомил с миссис Троттер. Потом показал ему ее чековую книжку, где значились две тысячи долларов на счету.

– Как будто все в порядке, – неохотно говорит сыщик.

– Именно, – говорю я. – И если вы холостой человек, я позволю вам побеседовать с этой дамой. С вас мы не потребуем ни цента.

– Благодарствую, – отвечает он. – Если бы я не был обременен семейством, то, пожалуй, и рискнул бы… Всяческих благ, мистер Питерс.

К исходу третьего месяца у нас скопилось около пяти тысяч долларов, и мы решили, что пора заканчивать работу: отовсюду сыпались жалобы, да и миссис Троттер притомилась.

И вот, когда мы уже вплотную занялись ликвидацией агентства, я отправился к миссис Троттер, чтобы выплатить ей жалованье за последнюю неделю, попрощаться и забрать у нее чековую книжку с двумя тысячами долларов, временно переданных ей на хранение.

Стучу, вхожу в ее комнату и обнаруживаю, что она сидит и заливается слезами.

– Успокойтесь, – говорю я, – в чем дело? Кто-нибудь вас обидел или вы тоскуете по дому?

– О, нет, мистер Питерс, – отвечает вдова. – Вы всегда были другом Зики, и от вас я ничего не скрою. Мистер Питерс, я влюблена. Я влюблена в одного человека, да так, что просто дышать без него не могу. Это тот идеал, который стоял у меня перед глазами всю мою жизнь.

– При чем же тут слезы? – говорю я. – Хватайте его и выходите замуж на здоровье. Конечно, если в наличии взаимность. Испытывает ли ваш идеал к вам те нежные чувства, которые вы испытываете по отношению к нему?

– Да, без сомнения, – отвечает она. – Это один из тех джентльменов, которые приходили ко мне по объявлению. Но он не хочет на мне жениться, если я не принесу ему в качестве приданого эти две тысячи. Звать его Уильям Уилкинсон.

Тут она снова в слезы, хуже того – в истерику.

– Миссис Троттер, – говорю я ей, – вы не найдете человека, который больше меня уважал бы чувства женщины. Мало того – вы были спутницей жизни одного из моих лучших друзей. И если бы это зависело от меня, я бы не раздумывая сказал: берите эти две тысячи и будьте счастливы. Мы легко можем расстаться с такой суммой: из ваших поклонников мы выкачали больше пяти тысяч. Однако я должен посоветоваться с Энди Таккером. Мы с ним пайщики в равных долях. Я поговорю с ним, и мы решим, что сможем сделать для вас.

Я вернулся к Энди и выложил ему эту историю.

– Ну вот, – удрученно говорит Энди. – Я давно предчувствовал, что должно случиться что-нибудь в этом роде. Нельзя полагаться на женщину в предприятиях, в которых затрагиваются дела сердечные.

– Послушай, Энди, – говорю я, – мне будет горько сознавать, что по нашей с тобой вине вдребезги разбито женское сердце.

– Еще бы, – отвечает Энди. – Поэтому и скажу тебе, Джефф, как я намерен поступить. Характер у тебя мягкий, я же человек прозаический, сухой, где-то даже подозрительный. Но я готов пойти тебе навстречу. Возвращайся к миссис Троттер и скажи ей: пусть возьмет из банка эти две тысячи, вручит их своему избраннику и будет счастлива во веки веков.

Я вскакиваю, минут пять подряд жму Энди руку, а потом мчусь к миссис Троттер и сообщаю ей о нашем решении. Теперь она рыдает так же бурно, как только что заливалась слезами от горя.

Прошло пару дней, пока мы упаковали свои вещи и приготовились покинуть Каир.

– Тебе не кажется, что перед отъездом тебе следовало бы нанести прощальный визит миссис Троттер? – спрашиваю я у Энди. – Она была бы счастлива познакомиться с тобой и выразить тебе свою признательность.

– Я-то не прочь, – отвечает Энди. – Но, боюсь, это уже невозможно. Как бы нам на вокзал не опоздать.

В это время я как раз надевал на себя особый пояс с карманами, в которые были плотно упакованы наши доллары. Вдруг Энди вынимает из кармана пачку крупных банкнот и просит присовокупить их к прочим капиталам.

– Откуда они? – удивленно спрашиваю я.

– От миссис Троттер – отвечает он. – Две тысячи.

– Как же они оказались у тебя?

– Сама отдала, – отвечает Энди. – Я, знаешь ли, целый месяц бывал у нее по вечерам… Три раза в неделю…

– Так ты, значит, и есть тот самый Уильям Уилкинсон? – спрашиваю.

– Был, – отвечает Энди. – До вчерашнего дня.

Джефф Питерс готов спорить до упаду, как только речь у нас заходит о том, считать ли его профессию честной.

– Уж на что мы с Энди Таккером друзья, – не раз говаривал он, – но и в наших отношениях появилась крупная трещина, когда мы не смогли с ним прийти к согласию насчет моральной стороны жульничества. У него свои принципы, у меня свои. Я не всегда одобрял предлагаемые Энди проекты по взиманию с публики некоторых сумм в свою пользу, а он порой упрекал меня, что я частенько впутываю в деловые операции такую неопределенную штуку, как совесть, и таким образом причиняю нашей фирме ущерб.

Бывало, в этих спорах мы хватали лишку. Однажды в разгар дискуссии он даже заявил, что я ничуть не лучше какого-нибудь там Рокфеллера.

– Энди! – сурово возразил я. – Я вижу, ты хочешь меня жестоко оскорбить. Но мы давние друзья и деловые партнеры, и я не стану обижаться, тем более что ты и сам об этом пожалеешь, когда угомонишься. Всякое со мной бывало, но я еще ни разу не совал взяток судебным приставам, чтобы избежать ответственности, подобно твоему Рокфеллеру.

Однажды летом мы с Энди решили отдохнуть в Кентуккийских горах в небольшом городке Грассдейл. Мы выдавали себя за скотопромышленников, прибывших на короткие каникулы. Жителям Грассдейла мы пришлись по душе, и они нам тоже. Поэтому мы дали слово не предпринимать против них никаких боевых действий и не морочить им головы проспектами мнимых каучуковых плантаций и фальшивым блеском бразильских бриллиантов.