Николай Камбулов - Обвал

«Старый хрен, прошляпил Сталинград!» — со злостью подумал фон Штейц. Здесь, в госпитале, он много думал о поражении на Волге, думал и взвешивал и все больше склонялся к тому, что во всем виноваты генштабисты, планирующие операции, и в первую очередь Эйцлер, умолявший фюрера вывести 6-ю армию из волжского котла.

— Почему в газетах много тумана? Непонятно положение армии в Африке! — раздраженно сказал фон Штейц.

Эйцлер крутил в руках сигарету, взглянул исподлобья.

— Наши дела там неважные. Катастрофа неизбежна, — промолвил он хмуро.

— Катастрофа? — удивился фон Штейц. — Я верю фюреру, этого не может быть!

Эйцлер встал.

— Я тоже верю в нашего вождя Адольфа Гитлера, и, может быть, больше, чем вы, Штейц. Но это вовсе не значит, что мы, немецкие генералы, не должны реально взвешивать факты. Генерал-фельдмаршал Роммель оказался не на высоте, он не сумел правильно оценить оборонительные возможности противника и поплатился. Кто за него обязан был предвидеть? Он, именно он! Теперь над немецкими и итальянскими солдатами нависла угроза плена. Правительство Италии заколебалось. История не простит нам, немецким генералам, таких ошибок… Любить фюрера и великую Германию — это значит уметь побеждать своих врагов! — воскликнул Эйцлер и направился к двери, но вдруг остановился и, повернувшись, сказал: — Фюрер вводит в войсках должность офицера национал-социалистского воспитания войск. Это по вашей части… Я помню, вы в академии считались лучшим оратором. Ваш покойный отец не раз выставлял перед Гитлером эту сторону вашего таланта. Ждите нового назначения, фон Штейц…

Эйцлер ушел. Фон Штейца охватил неудержимый порыв — надо что-то делать, и прежде всего немедленно покинуть этот тихий полугоспиталь-полусанаторий…

Отворилась дверь, Штейц повернулся — перед ним стояла Марта в новенькой форме ефрейтора.

— Эрхард, я решила ехать на фронт снайпером. Я очень метко стреляю.

— Куда ты поедешь? — спросил фон Штейц, подумав: «Форма ей идет».

— Вместе с тобой, — ответила Марта.

— Я пока никуда не еду…

— Едешь! — Она отошла от него, села в кресло. — Я все знаю…

— Что ты знаешь?

— Тебя посылают в Крым, заместителем к генералу Енеке…

— К Енеке?

— Да, офицером национал-социалистского воспитания войск. Там сооружают крепость…

— Вот как! — воскликнул фон Штейц. — Откуда ты знаешь все это?

— Майор Грабе из оперативного отдела влюблен немного… Он мне все рассказывает. И про тебя рассказал. Говорит, есть предположение, что полковник фон Штейц будет назначен в Крым. Предположение! — засмеялась она и оттопырила по-детски губы. — Когда Грабе говорит о предположении, значит, это уже состоялось.

«Идиот!» — возмутился в душе фон Штейц болтливостью майора. Он позвонил в оперативный отдел, попросил найти Грабе.

— Майор Грабе слушает, — прозвучало в ответ.

У фон Штейца набрякли шейные вены.

— С вами говорит полковник фон Штейц. Куда я назначен?.. Ты идиот! Об этом знает весь госпиталь. Я потребую, чтобы тебя немедленно отправили на Восточный фронт… Что? Есть предписание? В Крым? — Он положил трубку, спросил у Марты: — Кто этот Грабе?

— Майор из выздоравливающей команды. Он временно служит в оперативном отделе госпиталя.

— Хорошо, посмотрим… Марта, ты поедешь в Крым!

После многодневного наступления стрелковый полк, который принял майор Андрей Кравцов от подполковника Дмитрия Сергеевича Петушкова сразу же после форсирования Керченского пролива, был наконец отведен во второй эшелон корпуса. Его подразделения расположились на окраине небольшого, типичного для Крыма поселка, прилепившегося к рыжему крутогорью, вдоль разрушенной бомбами железнодорожной линии, в редколесье. Кравцов облюбовал себе чудом уцелевший каменный домишко с огороженным двориком и фруктовым садом. Едва разместились — связисты установили телефон, саперы отрыли во дворе щель на случай налета вражеской авиации. Кравцов сразу решил отоспаться за все бессонные ночи стремительного наступления: шутка ли — в сутки с боями проходили до двадцати километров, и, конечно, было не до сна, не до отдыха.

Кравцов лег в темном, прохладном чуланчике, лег, как всегда, на спину, заложив руки за голову… Но — увы! — сон не приходил. Кравцов лежал с открытыми глазами и смотрел на маленькую щель в стене, сквозь которую струился лучик апрельского солнца. Слышались тяжелые вздохи боя, дрожа, покачивался глинобитный пол. К этому покачиванию земли Кравцов уже привык, привык, как привыкают моряки к морской качке, и даже не обращал внимания на частые толчки… Старая, ржавая кровать слегка поскрипывала, и этот скрип раздражал Кравцова. Он перевернулся на бок, подложив под левое ухо шершавую ладонь в надежде, что противный скрип железа теперь не будет слышен. И действительно, дребезжание оборвалось, умолкло.

Минуты две-три Кравцов слышал только говор боя, то нарастающий, то слабеющий. Но странное дело, сквозь разноголосую толщу звуков он вскоре опять уловил тонкое металлическое дребезжание кровати, тревожное и тоскливое…

По телу пробежал леденящий душу холодок. Кравцов поднялся. Некоторое время он сидел в одной сорочке, сетуя на старую, ржавую кровать. Потом сгреб постель и лег на пол. Лучик солнца освещал сетку, и Кравцов заметил, как дрожит проволока. Теперь он скорее угадывал тоскливое позвякивание кровати, чем слышал его, но спать не мог. Хотел позвать ординарца, чтобы тот выбросил этот хлам из чуланчика, но тут же спохватился: ординарец, двадцатилетний паренек из каких-то неизвестных Кравцову Кром, был убит вчера при взятии старого Турецкого вала… И вообще в этом бою полк понес большие потери. Погиб командир взвода полковых разведчиков лейтенант Сурин… Кравцов успел запомнить лишь одну фамилию; бывает так: придет человек в полк перед самым наступлением, и, едва получит назначение, тут же обрывается его жизненный путь. Где уж тут запомнить, как звали-величали по отчеству!.. Так случилось и с Суриным. Теперь вот надо подбирать нового командира для разведчиков. А кого поставишь сразу на эту должность?!

Вчера начало поступать новое пополнение. Кравцов пытался вспомнить: которое по счету с того дня, как принял под Керчью полк, после своего возвращения из госпиталя?.. Он точно вспомнил, сколько раз пополнялся полк, и невольно прикоснулся рукой к кровати. Она вздрагивала, покачивалась. Он опустил голову на холодный, пахнущий сыростью пол и тотчас же уловил гулкие толчки — это вздрагивала земля от тяжелых ударов артиллерии.

— Александр Федорович! Бугров! — крикнул Кравцов.

За перегородкой отозвались: