Елена Сантьяго - Летящая по волнам

Уильям все еще держал Элизабет за подбородок. Он в последний раз погладил ее кончиком большого пальца по щеке и мимолетно коснулся уголка рта. Наверняка это было сделано не намеренно. Но Элизабет машинально подалась немного назад, и Уильям опустил руку. На его лице отразилась болезненная досада.

– Леди Элизабет, сэр Уильям! – позвала Иветта из дома звонким голосом. – Вы не хотите присоединиться к нам? Мы могли бы немного поиграть в карты!

– Я бы сделал все возможное, чтобы этого избежать, – проворчал Уильям.

– Мы их очень разочаруем, – ответила Элизабет.

Напряжение, которое она испытывала, немного спало.

– Ну хорошо, тогда идем. А утром поговорим о том, вернешься ли ты со мной на Барбадос, хорошо?

– Чтобы этот негодяй губернатор снова начал строить против нас козни? Лучше уж я откажусь.

– Пусть только попробует! Что до будущего этого человека, то я уже позаботился о нем: отправил своему доверенному лицу в Лондоне послание, где привел множество документальных свидетельств, которых вполне достаточно для обвинения.

– Для обвинения? Из-за его… склонностей? – Элизабет старалась сохранять деловой тон.

– В своих склонностях Дойл ограничивается рабами, – ответил Уильям. – Их показания мало что значили бы, не говоря уже о том, что они вообще ничего не стали бы рассказывать. Их бы первых повесили за такое. Нет, есть другие весомые обвинения, которые ему тяжело будет опровергнуть.

– И какие же?

– Мошенничество. Алчность Дойла не знает границ. Он начал кроить невозделанную землю на мелкие участки и продавать их. Любой из совета свободных плантаторов может предъявить ему претензии и таким образом расширить свои наделы. – Уильям слегка усмехнулся. – Глупо, но он делал это без ведома и согласия английского парламента, просто молча набивал свои карманы. Это станет его концом.

– Эта идея принадлежала ему или Юджину Уинстону?

– Думаю, Юджин приложил к этому руку. Он как раз спешно отправился в Англию. Это говорит о том, что он скорее хотел помешать Дойлу, нежели помочь ему.

На террасе показался Анри. Ему явно было неловко прерывать их разговор.

– Простите, если я вам помешал. Но Иветта… Она уговорила меня позвать вас для карточной игры… – Он усмехнулся с забавным отчаянием. – Ей так тяжело отказать!

– Нам очень жаль, что мы заставили вас ждать. Мы как раз уже обсудили все важные вопросы. Итак, отправляемся играть в карты.

Элизабет обхватила подставленную Уильямом руку, и они вместе снова вошли в дом.

На следующее утро Элизабет встала рано, когда солнце еще не взошло. Как обычно, плач Фейт преждевременно возвестил об окончании ночи. Малышка что-то лепетала на своем языке все громче и громче, пока игнорировать ее уже не было возможности. Элизабет встала и взяла дочку из колыбельки. Она ласкала и целовала ее, а Фейт благодарила мать сонным агуканьем. Пеленки оказались безнадежно испачканными. Элизабет быстро сменила их на сухие, затем надела тонкое хлопчатобумажное платье, на цыпочках вышла из дома и в утренних сумерках направилась к хижинам прислуги.

Деирдре, кормилица и еще две девушки жили в одной хижине. Они еще спали, когда Элизабет тихо открыла дверь. Кормилица сразу же проснулась, как только Элизабет вошла в комнату. За годы вскармливания младенцев Клаудина приучилась спать очень чутко. Кормилица без лишних слов оголила грудь и приложила к ней малышку, а Элизабет молча удалилась. Фейт после кормления наверняка еще поспит. Она все время засыпала после еды, обычно на два или три часа, а просыпалась уже при свете дня. Когда это случится, кормилица непременно о ней позаботится. Этого времени Элизабет будет достаточно для того, чтобы еще немного вздремнуть, пока не закричат первые петухи. До этого осталось не так уж долго. Часто домашняя живность лишала Элизабет покоя точно так же, как и Фейт: как только начинал кукарекать один петух, за ним подхватывали и все остальные.

По дороге к дому Элизабет заметила, что проснулись некоторые обитатели табачной фермы, – одинокие птицы щебетали на разные голоса. На деревьях и кустах, которые отгораживали усадьбу от полей, начался мелодичный концерт. Живые существа, бодрствующие по ночам, прятались в своих норах и гнездах. Перед Элизабет прошмыгнула многоножка толщиной в палец и длиной почти в руку. Следовало остерегаться яда этой ползучей твари: ее укус был очень болезненным.

Кроме этих насекомых, на Бас-Тере было не много опасных существ. В воде нужно было избегать черных морских ежей. Один из них оказался в сетке вместе с уловом Олега и Джерри. У шотландца остались после этого весьма неприятные воспоминания. Олег вынул из тела друга несколько ужасных иголок. Джерри, проклиная все на свете, кричал, что больше никогда не зайдет в воду глубже, чем по колено.

А вот Элизабет с удовольствием рассмотрела бы поближе подводный мир у побережья. Джерри упоминал о том, что тут есть длинные рифы с красивыми кораллами, которые при ясной погоде видны очень хорошо даже из лодки. Но, подумав, Элизабет решила воздерживаться от ныряний. С одной стороны, чтобы не сердить хозяев, с другой – женщина опасалась накликать беду, как в прошлый раз.

Руководствуясь смутным желанием, Элизабет поднялась на холм вместо того, чтобы вернуться в дом. Узкая тропа вела мимо полей вверх. С обеих сторон рос высокий, почти по плечо, табак. Его ребристые листья были размером с лопату. Розовые цветки в форме чаш раскрывались лишь в вечернее время и в утренних сумерках казались бледными, почти бесцветными. Стебли и листья образовывали шуршащее море, которое раскинулось под еще темным небом.

Когда Элизабет добралась до свободной земли за плантацией, налетел ветер, растрепал ее волосы и раздул юбки. В это время он казался еще прохладным. Позже, когда солнце будет стоять высоко в небе и высушит всю влагу, жара распространится повсюду. Здесь, вблизи побережья, ветер дул часто, отчего жара чувствовалась не так сильно и редко превращалась в невыносимое пекло, которое почти все время тяжело висело над землей.

Элизабет добралась до места, усеянного обломками камней. Отсюда она высматривала прибывающие корабли.

Над горами появилось розовое зарево, которое становилось все ярче, на востоке – сияющая кайма. Небо заметно посветлело. Все серое становилось розовым и исчезало, оставляя вместо себя рассеянный, едва заметный синий цвет.

Элизабет сидела на утесе и, запрокинув голову, любовалась утренним небом, но на самом деле не могла насладиться красотой этого природного спектакля сполна. Она чувствовала себя разбитой и уставшей. Ночь прошла почти без сна. Только под утро женщину охватила беспокойная дремота, от которой ее разбудила Фейт. Всю ночь в голове Элизабет хороводом вращались мысли. Ее мучили тысячи вопросов. Какие ранения получил Дункан? Что ему пришлось пережить? Думал ли он при этом о ней, как она – о нем? Всю ее переполняли отчаянная тоска и тягостное внутреннее одиночество, которое рвало душу на части. Элизабет проклинала судьбу.