Генри Хаггард - Дочь Монтесумы. Сердце Мира

– Я должна повиноваться! – проговорила Майя. – Много лет я обращала свои взоры на того человека, который потом меня обманул и взял другую жену… В пророчестве сказано, что мой сын, пусть и от белого человека, будет правителем страны, на царство которой я имею право. Я примирюсь с этой будущностью и не оспариваю, Тикаль, твоих прав!

– Ты хорошо и правильно рассуждаешь, – сказал Маттеи, – но нам нужно знать еще мнение белого человека. Быть может, он предпочтет… Согласны ли вы так поступить?

– Согласны! Согласны! – раздались общие крики.

– Введите сюда белого человека! – распорядился Маттеи.

Вошел сеньор, и большинство членов совета низко поклонились ему.

– Слушай волю богов, Сын Моря! – обратился к нему Маттеи. И он подробно передал удивленному и обрадованному сеньору все, что произошло без него.

– Что ты на это скажешь?

– Только безумец может выбрать себе смерть! – ответил сеньор.

Я считал, что дело кончено, но оказалось, конец был еще далеко. Опять заговорил Димас.

– Братья, я думаю, что этот человек, который должен дать нам будущего касика, пришел издалека, но теперь он должен жить и умереть среди нас, иначе, узнав нашу тайну, он может выдать ее чужим людям. Надо его сторожить, пока не родится сын, как хранят жрецы священный огонь!

– Хорошо сказано! – подтвердило собрание.

– Теперь вам обоим, пришельцы, надо принести присягу, что вы не присвоите себе сокровищ Священного Города и без разрешения совета старейшин не покинете нашей страны. Поклянитесь в этом на нашем священном алтаре, перед великим символом Сердца!

Мы подчинились и исполнили требуемое.

– Повернитесь теперь, братья мои, и смотрите! – Мы увидели перед собой глубокий провал в полу, где раздвинулись плиты; снизу доносился плеск текущих вод. Мы все с ужасом отступили, а Маттеи продолжал говорить: – Смотрите! Если вы хоть словом нарушите свою клятву, то вас ввергнут в этот колодец, и воды поглотят вашу жизнь и даже самую память о вас. Видели и поняли?

– Видели и поняли! – отвечали мы.

– Можете идти, теперь вы приняты в сообщество нашего народа!

С нами вышел Маттеи. Я обратился к нему с вопросом:

– Что же будет дальше?

– С вершины пирамиды будет объявлено народу о смерти Зибальбая и о постановлении совета старейшин. Народ, если пожелает, утвердит Тикаля, а через два дня белый человек будет мужем Майи, – с усмешкой добавил Маттеи. – Будем спешить, а то народ уже собрался!

На верхней площадке были приготовлены сиденья, на которых мы заняли места наравне с членами совета. После жертвоприношения Маттеи, окруженный другими старейшинами, объявил постановление совета при полном одобрении собравшегося народа. По окончании всех этих обрядов меня отвели с почетом в особое помещение большого дворца. Убранство комнат свидетельствовало о необыкновенной былой роскоши. Я невольно мысленно перенесся во времена Монтесумы. Отведав немного принесенных обильных кушаний, я уснул, утомленный волнениями. Меня разбудил вошедший сеньор, веселый, каким я знал его еще до прихода к нам Моласа с вестью о Зибальбае.

– Я люблю Майю, дон Игнасио, и все-таки думаю, что наш брак не будет счастливым, потому что он с обманом.

– Все, может быть, устроится хорошо! – ответил я ему. – Я боюсь другого, а именно, чтобы не пострадала наша дружба. Благодаря женщине мы ступили на путь лжи…

– Да, но Майя избрала этот путь, чтобы спасти жизнь!

– Нет, сеньор! О своей жизни, я уверен, она мало заботилась. Она стремилась к жизни из-за любви… Друг, забудьте, впрочем, мои слова и знайте, что я по-прежнему предан вам!

Наутро к нам пришли люди, принесшие новые одежды, потом явились другие и стали причесывать и одевать сеньора – по обычаю страны жениха убирали, как жертву на алтарь. Я последовал за ним, и нас провели опять в зал, где заседал совет. Все вошли с поклоном, кроме одного Тикаля. После нас вместе с музыкантами, игравшими на трубах и флейтах, появилась Майя, сиявшая невиданной красотой, в роскошном наряде, осыпанном драгоценностями. Она шла словно во сне, безучастная ко всему. Зато Тикаль был сердит; я его еще ни разу не видел таким. Он глаз не сводил с Майи, не пропускал ни одного ее движения. Оба, жених и невеста, были поставлены посреди комнаты, и один жрец громко провозгласил их имена. Майя должна была еще письменно отречься от своих притязаний на царство в пользу Тикаля. Затем было прочтено постановление совета о тех дворцах, угодьях, драгоценностях и сокровищах, которыми наделялись Майя и ее жених. Потом тот же жрец спросил, одобряет ли совет все сделанное и сказанное. Получив утвердительный ответ, он с низким поклоном подошел к Тикалю и предложил ему как верховному жрецу освятить брак.

Тикаль встал с места, но опять сел, говоря:

– Ищи другого жреца, а я от этого отказываюсь!

– Но веление совета и народа! – стал уговаривать его Маттеи. – Пророчество…

– Молчи, обманщик! – прервал его Тикаль. – Не ты ли клялся мне, что Майя умерла в пустыне? Не ты ли сосватал мне свою дочь? И сейчас у тебя какие-то обманные цели… Я не верю в твое пророчество…

С этими словами он шумно поднялся с места и удалился в сопровождении стражи. Маттеи заявил, что после ухода духовного жреца он сам в качестве хранителя храма совершит все нужные обряды. Совет согласился с этим, и обряд начался; потом все присутствующие подходили с поздравлениями и подарками. Я никогда не видел подобной щедрости. Мое сердце сжимало какое-то предчувствие, и я не отходил от сеньора. И как хорошо я сделал! При выходе в открытый четырехугольный двор, где мы так долго стояли в первый день своего появления с Зибальбаем, я увидел вдруг ринувшегося к сеньору из тени человека в темном плаще. Я успел крикнуть по-испански:

– Берегись, друг!

Сеньор обернулся и сильным ударом отбросил незнакомца, который зашатался, но, устояв, бросился бежать. Я думаю, что это был сам Тикаль или кто-нибудь из его людей.

День свадьбы был для меня началом самого интересного года в моей жизни. Я скоро понял, почему Майя так стремилась бежать из родного города. Вечно синее небо, полное отсутствие какой-либо работы, расслабляющая роскошь, постоянные заговоры и сплетни – вот что наполняло жизнь города. Люди здесь свыклись с этой обстановкой и не желали иной. Вокруг меня были неисчислимые сокровища, но я не мог ими пользоваться для своих целей, не мог и скрыться из города, так как каждый мой шаг был под постоянным наблюдением.

Когда у сеньора родился сын, ликованию народа не было предела. Случаю было угодно, чтобы в тот же день родился сын и у Нагуа, которая пришла в страшный гнев, когда узнала, что народ радуется рождению не ее сына. За эти месяцы мне часто приходилось встречаться с Маттеи, но он очень изменился: похудел, пожелтел; полуразбитый параличом, с проказой на лице, он производил отталкивающее впечатление. Он приписывал это мщению богов и грозил нам тем же за участие в его обмане и подлоге. Однажды он сказал нам: