Эрнест Марцелл - Октавиус

Судно, рискнувшее бы прийти сюда без карты или навигационных приборов, непременно заблудилось бы в этих коварных водах, однако мы, имея четкие астрономические и географические данные и ориентиры, совершенно не опасались этого. К тому же Берроу указывал на признаки наличия большой свободной воды, которая, по его мнению, должна была находиться восточнее. Ситтон с Метью были полностью согласны с ним, и «Октавиус» постепенно все более отклонялся к востоку, выделывая всякие замысловатые финты: то разворачиваясь и отходя несколько назад для обхода очередного затора, то делая резкие зигзаги вправо и влево, обворачивая дрейфующие льдины, с постоянством попадающиеся нам навстречу. Иногда проходы расширялись настолько, что мы существенно прибавляли скорость, а иногда сужались так, что судно еле ползло вперед. Это весьма ощутимо выбивало нас из временных рамок: полярное лето было уже на исходе, а «Октавиус» прошел чуть больше четверти пути. Иной раз из-за этих маневров мы продвигались вперед всего на несколько миль в сутки. Однако Берроу уверял, что большая вода где-то совсем рядом. И хотя о прямом как стрела пути по ней и речи не могло быть, но все же там мы могли развить гораздо большую скорость и с лихвой наверстать упущенное, придерживаясь, как и полагалось, семидесятой параллели. Но все эти бесконечные маневры с маленькими остановками для отдыха очень утомили команду, и раздававшиеся вначале глухие нотки неудовольствия теперь звучали все более открыто, и в них проскальзывали уже нескрываемые нотки угрозы.

Частенько в узких местах было довольно сильное течение, опасность быть раздавленным сходящимися ледяными полями подстерегала «Октавиус» на каждом шагу, ситуация несколько раз становилась просто критической. Ситтон в таких случаях выгонял всех наверх вместе с вещами, дабы успеть высадиться на лед, и нам иной раз по нескольку часов приходилось толочься на палубе, ожидая самого худшего. Большинство матросов уже готовы были швырнуть мне эти деньги прямо в лицо, только бы поскорее развернуть корабль обратно. И Ситтон временами демонстрировал удивительную политику кнута и пряника, дабы не допустить открытого бунта…

«Двигаемся на вест-тень-норд. Погода солнечная. Видимость отчетливая. Дует умеренный норд-вест. Ледовая обстановка, приняты меры повышенной безопасности…»

«29 июля 1762 года. Два месяца и девять дней, как мы продолжаем продвижение по 70° с. ш. Солнце вышло из зенита, и полярный день начинает стремительно клониться на убыль. Отмечено понижение температуры до + 40 °F. Тяжелая ледовая обстановка. За сегодняшние сутки два раза уперлись в заторы и прошли пять миль на норд-ост. Видимость средняя, ветер умеренный…»

– Прямо по курсу ледяной затор! – раздался крик с марса, и тотчас же на баке ударила рында.

– Убрать фор-бом-брамсель! – крикнул Ситтон. Судно, дававшее не более пяти узлов, медленно стало совсем. Впереди на расстоянии пяти-десяти кабельтовых проход преграждала глухая масса беспорядочно нагроможденных торосов, возвышавшихся в некоторых местах свыше десяти метров. Это была уже одиннадцатая подобная остановка – десять раз до этого мы уже упирались в глухие заторы, разворачивались обратно и, вновь выходя на чистую воду, шли в другой проход, который отыскивали наблюдатели с марса.

– Шлюпки на воду! – приказал Ситтон, глядя с юта на преградивший путь «Октавиусу» затор. Узость пролива не позволяла судну развернуться под парусами, и уже пятый раз приходилось разворачивать его, толкая шлюпками за нос и корму. Игнорируя поднявшееся ворчание, проклятья и открытую брань, сопровождаемую злобными взглядами, Ситтон продолжал спокойно командовать. Ему подчинялись с большой неохотой, и хладнокровию этого на первый взгляд мягкотелого человека можно было только позавидовать. Я же, стоя на юте, с чувством пренеприятной пустоты внутри смотрел вниз на эту толпу, готовую ощетиниться в любую секунду. Хорошо, что Элизабет находилась в счастливом неведении касательно всего, что происходило в последнее время на корабле, и сейчас, по обыкновению, сидела в каюте. Дэнис тоже был переселен в мою каюту, как только среди команды появились первые признаки беспокойства. Теперь он, криво улыбаясь, стоял за моей спиной, нервно наблюдая за действиями матросов. Он также видел все и, ясное дело, не желал разделить судьбу капитана Гудзона, оставшись со мной, Элизабет, Ситтоном и Берроу в шлюпке на волю волн в этих безжизненных местах.

Метью я уже откровенно не доверял – этот верзила всегда был себе на уме, однако в одном я был уверен точно: даже погружаясь на дно Арктического моря, он ни за что не отпустил бы свой вожделенный мешочек с золотыми…

Однако в этот раз все прошло на удивление спокойно, более или менее. Общими усилиями корабль развернули, мы медленно двинулись обратно, и буквально через полчаса с марса раздался очередной крик: «Слева по борту открытая вода!»

Берроу, при каждом таком крике самолично без устали влезавший на марс, быстро полез по обледеневшим выбленкам – и вдруг призывно замахал оттуда. Я, Ситтон и Метью один за другим поднялись на марс. Мы только что по большому ломаному полукругу обошли один из островов, оставшийся справа, и теперь постепенно выходили на широкое белое пространство огромного залива. Торжествующий Берроу горделиво указывал нам подзорной трубой на видневшуюся в полумиле слева по носу судна широченную, не меньше двух миль полосу открытой воды, свободную даже от ледяных обломков, ярко сверкающую рябью под солнцем и теряющуюся вдали. Без сомнения, это была так долго ожидаемая большая вода, предсказанная им: проход действительно вскрылся, и нам теперь могли угрожать только движущиеся по нему дрейфующие обломки пакового льда.

– Наконец-то мы выбрались из клубка узких прожилок в широкую артерию, – с явным облегчением вздохнул он. – Слава богу. Там можно прибавить ходу, главное – найти проход туда.

Хотя настроение у меня резко приподнялось, предчувствие какой-то назревающей беды не оставляло меня ни на миг – и та не замедлила разразиться совсем скоро…

«1 августа 1762 года. После двух месяцев и одиннадцати дней судно вышло на свободную воду. Продолжаем движение по 70-й параллели согласно заданному курсу. Скорость увеличена до 12 узлов. В акватории большое количество мелкого дрейфующего льда. Дневная температура упала еще на два градуса…»

Я, Элизабет, Берроу, Ситтон и Метью (с момента прохода через Берингов пролив мы садились за стол вместе) заканчивали обед в моей каюте, как вдруг в дверь постучали и на пороге возник боцман Обсон. По одному его виду было понятно, что на судне происходит нечто нехорошее.