Эрнест Марцелл - Октавиус

– Какая наглая тварь, – сказал я, обернувшись к Дэнису, и тут услышал далекий предостерегающий крик. Я обернулся и увидел своих матросов – они так и не поднялись на гряду и, стоя возле нее на камнях, отчаянно махали мне руками, чуть ли не приказывая повернуть назад. В этот момент вторая чайка пронеслась у меня возле самого лица, так что едва не сбила с меня шляпу.

В удивлении и испуге я оглянулся по сторонам и мгновенно понял все. Вокруг все камни и трещины были покрыты густым слоем птичьего помета, лежали мелкие обломки яичной скорлупы, рыбьи кости, чешуя и высохшие тела дохлых птенцов. Сами того не зная, мы забрели прямо в гнезда поморников, и уже целая их стая кружилась над нашими головами, готовясь атаковать нас, что и произошло уже в следующую секунду. От удара в затылок я едва не свалился с ног – хорошо, что шляпа с капюшоном смягчила его, но буквально в следующий миг другая тварь, хлопая крыльями прямо по лицу, едва не вырвала мне глаза. Ударом пистолета я отогнал мерзавку – только затем, чтобы быть атакованным уже со всех сторон. Дэнис, получивший уже пару хороших отметин, выстрелил из своего пистолета, превратив одну из нападавших в трепыхавшийся комок окровавленных перьев. Это на какое-то время отпугнуло дерзких птиц, которые, правда, быстро продолжили свое дело. Мы со всей скоростью рванули назад, прыгая через расщелины и камни, отстреливаясь на ходу и отмахиваясь руками. Наше бегство поддержали огнем с берега, и только то, что мы не успели далеко зайти, в итоге позволило нам с позором удалиться. Тяжело дыша, размахивая разряженными пистолетами, мы подбежали к нашим людям, и я с какой-то усмешкой оглянулся назад. Чайки еще с минуту полетали над своими владениями, и потом там все успокоилось, словно и не было никакого инцидента. Я получил пару легких царапин, Дэнису пришлось похуже, и я довольно долго слышал его вопли из каюты доктора, когда Ингер прижигал ему раны йодом.

– Вы удивительно легко отделались, сэр, – сказал Метью со своей обычной черствостью. – Это просто чудо – вам везет. Благодарите свою толстую куртку и шапку. Представляю, что было бы с вами, если вы бы нарвались на лапландских комаров в летний период. Они поднимаются из зарослей тучами, подобно пчелам, и жалят с лёта, даже не разбираясь. Это вам не английские комарики – эти заедят до смерти даже оленя, что уж тут говорить о человеке…

Но это было уже несколько позже, когда мы возвратились на борт «Октавиуса», а тогда, отряхнувшись от налипших на меня перьев и пуха, я выразил желание пройти по берегу бухты до корякского поселка, находившегося в полумиле от острога. Никто возражать не стал, и мы двинулись по каменистому берегу, пока не набрели на одну из многочисленных впадавших в залив речек. Она была довольно мелкая, но вода в ней оказалась удивительно чистой и прозрачной – виден был каждый мельчайший камешек на дне, обдаваемый ее быстрым течением. Я не выдержал и бросил в воду золотую гинею, долго наблюдая, как она играет бликами в лучах солнца на дне среди камней. Засмеявшись своей выходке, я набрал во флягу ледяной воды, от глотка которой заломило зубы, и мы, двинувшись дальше, вскоре достигли цели. В поселке нас яростным лаем встретила целая стая довольно крупных серых собак: они скалили клыки и кружились вокруг нас, однако от явного нападения воздерживались. Но скоро нас окружили уже местные обитатели, и собаки оставили нас в покое, напрочь потеряв к нам интерес. В поселке я купил роскошных соболиных шкурок в подарок Элизабет и целый лубяной короб лососевой икры. По всей видимости, продавали они иностранцам эти вещи втихомолку, так как все это было похоже на некую воровскую сделку.

– Русские не жалуют иностранных купцов, – сказал матрос Фиккерс. – Поэтому местным жителям установлено табу на общение с ними. Однако, как видите, все заинтересованы в наличных.

Провожаемые вновь облаявшими нас собаками, мы покинули поселок и двинулись обратно к острогу. Через два часа я условился быть на борту – мы не должны были задерживаться с отходом и поэтому вынуждены были поспешить. Один за другим мы залезли в шлюпку и расселись по банкам.

– Весла на воду, – скомандовал рулевой Дейли. – Отходим! Навались!

Качаясь на легких волнах, шлюпка пошла к стоявшему в полумиле от берега «Октавиусу».

– Песню запевай! – неожиданно выкрикнул я и, словно обращаясь к уходящему берегу, во весь голос затянул:

Звуки моего голоса разносились по воде, еле слышным эхом отражаясь от окружавших бухту холмов и стоящих вокруг поморских карбасов и пузатых барок.

– грянули хором гребцы, наваливаясь на весла.

Начавшись довольно нестройно, эта песня скоро перешла в мощный рев, напрочь заглушивший все звуки вокруг. Каждый из нас словно старался перекричать друг друга, и я быстро сорвал голос, но все равно, не желая отставать, осипшим голосом продолжал хрипеть припев:

Продолжая реветь песню, мы подвалили к подветренному борту шхуны, откуда, вторя нам, также грянул разноголосый хор:

Песня перекатывалась, подобно волне, по шканцам с бака на ют. Ситтон, верзила Метью, низкорослый толстяк Берроу – все как один стояли, вытянувшись столбами, и с упоением ревели припев вместе с матросами. Среди всех выделялся звонкий голос Элизабет. В теплой шапке и пальто с меховым воротником она стояла на юте, и в глазах ее сверкали слезы восторга…

«14 апреля 1762 года. „Октавиус“ вышел из гавани Петропавловского острога. Вышли из Авачинской губы. Держим курс на Берингов пролив. Погода штормовая, ветер около четырех баллов по Бофорту. Видимость плохая…»

«25 апреля 1762 года. Миновали Северный полярный круг и вышли в Северный Ледовитый океан. Идем ввиду Северного побережья Канады. Температура воздуха + 50 °F. Погода спокойная, видимость четкая…»

Было уже полвторого ночи, но на улице было светло настолько, что я запросто мог писать, не пользуясь лампой. Солнце на короткое время ушло за горизонт – через полчаса оно начнет подниматься снова, однако темно так и не стало и все вокруг покрылось каким-то легким таинственным сумраком. Берроу сказал, что в России это время называют белыми ночами, которые будут продолжаться здесь около двух месяцев, после чего снова пойдут на убыль. На островах же Канадского архипелага, в тот момент, когда мы будем проходить их, будет полярный день, длящийся целый месяц, когда солнце круглые сутки станет ходить над горизонтом в зените. За это время вся природа тамошних суровых мест необычайно бурно цветет, несмотря на то что температура в этих местах даже в самый разгар летнего сезона редко превышает двадцать градусов по Фаренгейту.