Александр Масалов - Проклятое золото

Они шли по проселочной дороге, освещенные только лунным светом, родной поселок остался далеко позади, а Пятачок все никак не мог совладать с острым приступом словесного поноса:

– …А если нас сторож засечет?

– Не бзди! – Винни-Пух ухмыльнулся. – Я знаю, что делаю.

– Нет, а вдруг? Тогда что?

– Грохнем его – вот и все…

Пятачок остановился, как будто налетел на стену.

– Коля, ты что, совсем обалдел?! Я возвращаюсь домой!

– Расслабься. Я пошутил.

– Шутки у тебя!.. – с чувством заметил Пятачок. – А если серьезно?

– Сегодня дежурит кто? Михалыч. Ты Михалыча помнишь? Ну, у твоего отца был приятель хромой – он в детстве с мотоцикла упал. Так Михалыч – его шурин.

– Давно это было…

– Он, как приступит к дежурству, начинает квасить. И к часу ночи готовый – только этикетки не хватает. А сейчас уже три часа. Голову дам на отсечение – он дрыхнет без задних ног, а служба идет, и что творится на территории – Михалыча не колышет.

– Ага… – сказал Пятачок вдумчиво. – Понятно…

Но через минуту, едва они углубились в рощу, сразу за которой начиналась территория завода железобетонных конструкций, снова дал волю языку:

– Мы ж много не унесем…

– Килограммов по двадцать осилим, – сказал Винни-Пух. – Может, и по тридцать. А это рублей пятьсот… Я как-то раз сорок шесть килограммов один спер. Но больше я на такие подвиги не пойду – пока донес, чуть пупок не развязался…

– Пятьсот рублей… – мечтательно произнес спутник. – Неплохо бы. – Тут он ногой зацепился за что-то и чуть не грохнулся. – Ч-ч-черт!..

– Под ноги лучше смотри, – буркнул Винни-Пух. – А то вместо цветных металлов мне придется домой тебя тащить. И помалкивай – уже подходим…

– Если сторож, как ты говоришь, в самом деле нажрался и спит, то кого нам бояться?

– Ну, береженого Бог бережет…

Пятачок наконец-то замолчал.

Для своих лет – через месяц стукнет тридцать два года – Владимир Герасимов выглядел крайне несолидно. Больше двадцати пяти ему никто не давал.

Сразу после армии он уехал из родного поселка в большой город. Закончил строительный институт и вскоре женился на бывшей сокурснице. Не от большой любви – просто надоело скитаться по общагам и чужим углам…

Пока дома все было хорошо, ему казалось, что город его принял. Но после того, как родилась дочь, характер жены стал портиться.

Если отбросить обычную демагогию, в которой способна утонуть истина, то претензии сводились к размеру его зарплаты – рядового сотрудника архитектурно-строительной фирмы. «Это не деньги, – говорила она, когда он ежемесячно пятого числа выкладывал на кухонный столик купюры. – Это так, от голода не умереть. Я, женщина, и то получаю больше тебя!..»

Втайне от руководства фирмы Владимир некоторые заказы по проектировке и согласованию в городском архитектурном управлении стал выполнять самостоятельно.

Реакция жены на эти «гонорары» его поразила – ни «Спасибо…», ни «Молодец!..». Полное равнодушие пополам с брезгливостью. А когда вспыхнула традиционная семейная свара и он заметил, что все-таки старается – на прошлой неделе, например, восемь тысяч заработал сверх зарплаты, Оля бросила: «Ну так мне теперь что – ноги раздвинуть?»

Развязка наступила достаточно быстро. Кто-то в конторе узнал, какие номера он выкидывает. Состоялся весьма неприятный разговор с руководством фирмы. Владимира уволили. Да еще и слушок пустили по городу среди архитекторов.

Три месяца безработный получал пособие от районного центра занятости, рассылал резюме и бродил по кабинетам потенциальных работодателей. А на четвертый месяц, вернувшись домой, Владимир обнаружил чемоданы в прихожей…

Пока длился бракоразводный процесс, он кантовался у знакомых, а потом решил: «Да черт с ним, с этим городом!» – и вернулся в родной поселок, совершенно упустив из виду, что с работой здесь еще хуже, причем с любой. Владимир поселился в родном доме, у замужней сестры, и на второй месяц настолько отчаялся, что, когда друг детства Колька Крамаренко предложил этой июньской ночью немного подзаработать, согласился не раздумывая…

Около забора они остановились. Колька приник ухом к шершавой поверхности и прислушался, а потом достал из сумки монтировку и поддел ближайшую доску.

Краккк!..

– Ну, с Богом!.. – негромко сказал Колька и полез в щель первым.

Территория была залита светом прожекторов, как съемочная площадка. Полутьма царила только вдоль забора.

Вдруг где-то неподалеку залаяли собаки.

– А об этом я как-то не подумал, – пробормотал Владимир.

– Расслабься, – сказал приятель. – Собаки здесь битые. Если сторожа поблизости нет, они из своего закутка не вылезут. Хитрые, суки, – жить хотят…

– А Михалыч…

– Михалыч спит без задних ног. Сколько раз это тебе надо говорить? Пошли!..

Метрах в сорока от трансформаторной будки – небольшого квадратного домика из красного кирпича с навесным замком на железной двери – Колька скомандовал:

– Видишь во-о-он ту бытовку? Поглядывай из-за нее на центральную аллею. Если увидишь людей, свистни и беги. А я поковыряюсь…

«Получается, я еще не дорос, чтобы лично добывать цветные металлы, – не без иронии подумал Владимир. – Мне предлагают на стреме стоять…»

Впрочем, он не стал возражать. Чем быстрее все это закончится – тем лучше. Ему что-то уже и денег не хотелось. Хотелось вернуться домой и лечь на продавленный диван. А что будет завтра? То же, что вчера и позавчера…

За спиной послышались торопливые шаги. У Владимира внутри все дрогнуло. Оглянулся и с облегчением перевел дух – это был Колька. С перекошенным от возмущения лицом.

– Ты только подумай, какие сволочи!

– А что, что случилось?!

– Пусто. Все – на хрен! – подмели. Хоть бы один проводок для смеха оставили!.. Придется, значит, в цех лезть. Там электромоторы. В каждом по двадцать килограммов медной обмотки. Два-три раздербаним – и мы на коне!

И Колька неторопливо, чуть нараскорячку, зашагал к ближайшему зданию. Следом поволокся Владимир.

– Цех наверняка заперт, – промямлил он.

– А окна на что?

– Коля, если нас поймают, сколько могут дать?

Приятель усмехнулся, открыл рот, но ответить не успел: из-за угла здания вдруг вывернул милицейский газик, озаряя окрестности синим светом проблескового маячка на крыше.

– Твою мать! – заорал Колька. – Бежим!.. Ты направо, я налево!..

У Владимира словно крылья на ногах выросли. Мелькнули зарешеченные окна и каменная стена, потемневшая от времени. Потом какая-то узкая щель между двумя постройками, заваленная хламом. Ветка кривого дерева разодрала щеку – он и не почувствовал. Боль заглушила сердце, бешено колотящееся в груди…