Надежда Синельникова - Легенды Амастриды

«Хелесса» уходила все дальше и дальше в Южные моря, они миновали несколько пустынных каменистых островков, и это был последний клочок суши, который люди видели за неделю. Вокруг было только море. Северяне, привыкшие к твердой почве под ногами, чувствовали себя неуверенно, вода пугала их. Из них всех только Брайс любил море, но лихорадка приковала его к постели.

В маленькой каюте было полутемно, от света у Брайса болели глаза. Рэн зажгла новую свечу, глядя в ее неверном свете на бисеринки пота, выступившие на лбу больного. Дни и ночи превратились в постоянный кошмар, в бесконечную борьбу с непонятной болезнью. Она приготовила бессчисленное множество лекарственных отваров, которыми ее щедро снабдили Селена и Маритт. Брайс сперва противился, и ей приходилось подолгу упрашивать его. Но скоро он так ослаб, что Рэн просто поила его в полубессознательном состоянии, как ребенка. Часы глубокого отчаяния и безнадежности сменялись не менее отчаянной надеждой, когда под действием сильных трав лихорадка отступала. Дыхание Брайса становилось ровным, он изредка приходил в себя и жадно пил воду. Но спустя несколько часов в глазах снова появлялся лихорадочный блеск, и он погружался в горячечный бред. Видения прошлого теснились в голове, перемешивая детские полустертые воспоминания с реальностью. Он снова видел мать, суровую, измученную бесплодным ожиданием… Она стояла у окна их лачуги, глядя невидящими глазами на ровную гладь моря, в руках она сжимала серебряный кулон, подарок отца и единственную память о нем… Потом она оборачивалась, и знакомое лицо становилось лицом Рэн. Она заботливо наклоняется к нему с пряно пахнущим отваром, а на шее качается все такой же кулон… Потом ему привиделось море, и он мальчишкой удирает от шайки Мейса Марра. Вот тот со смехом замахнулся камнем. «Ты должен был привезти ее ко мне! Ты – отступник…» Ненавистный голос взорвался в мозгу миллионным эхо, а потом камень ударил его в грудь… Он хотел сказать, что отказывается, что еще не поздно, но рядом уже никого не было. Волны накрывали его с головой, небо затягивало тучами, начинался шторм. И, вместо того, чтобы плыть, он отдается на милость волн, погружаясь в темную бездну все глубже и глубже…

На пятый день лихорадки Брайс, до этого молча переносивший болезнь, позвал Рэн. Она легко прикоснулась прохладными пальцами к пылающему лбу.

– Я здесь… ты хочешь пить? – но он отмахнулся от кружки с водой.

– Я должен сказать тебе… Прости, но ты должна знать… возможно, тебе станет легче смириться с моей…

– Нет! Не смей даже думать так!

– Рэн… выслушай меня… – столько в его горящем взгляде было отчаяния и боли, что Рэн послушно села, зябко обхватила себя руками.

– Говори.

– Я обманул тебя… всех вас… Я искал встречи с тобой не случайно. В Тимбаре… я пообещал Совету старейшин и его главе, что привезу тебя в город, целой и невредимой… Они хотели заполучить тебя в качестве выгодного заложника и поторговаться с Ситчем… Тогда я не знал тебя, мне было все равно, а Марр обещал показать записи о моем отце. Меня волновало только это… Но потом я увидел тебя на крепостной стене… ты плакала оттого, что стала хейлем… с той минуты никакие силы в мире не заставили бы меня причинить тебе зло… Потом мы бежали… корабль все равно отвез бы нас в Тимбару… но я не собирался отдавать тебя Марру… я хотел защитить тебя от правды… Я люблю тебя. Ты – это лучшее, что случилось со мной в жизни.

Рэн сидела, не чувствуя даже боли в занемевшем теле. Неприятный холодок разлился в груди, не давая дышать. В глубине души она знала, что Брайс что-то скрывает, и Трэйд предупреждал ее… все знали или догадывались…

– Зачем ты говоришь мне это?

– Не прошу тебя простить, лучше возненавидь меня. С ненавистью легче пережить потерю…

– Молчи… молчи! – внутри словно что-то сломалось, выпуская наружу боль и гнев. – Это все не важно… дай мне возможность простить тебя, не умирай… молчи…

Она прижимала к себе его взъерошенную голову, захлебываясь плачем, чувствуя огромное опустошение.

После Брайс уснул, а Рэн долго сидела, глядя на него. К любви примешалась горечь, но она все равно осталась такой же. А еще несколько часов спустя Рэн некогда стало думать о предательстве Брайса. Жар вернулся, он весь пылал, но и в бреду, как утопающий, до боли сжимал ее руку.

Рэн со страхом понимала, что ее лечение не помогает Брайсу. И на корабле не было никого, кто бы мог помочь ей. Несколько женщин знали травы и обряды, но их знания были еще более скудными, чем ее собственные. Рэн оставалось только менять холодный компресс и протирать бесчувственное тело мокрой тканью. Глубокий безотчетный страх завладевал ей все больше. Если не найти средств остановить лихорадку, сколько еще сможет Брайс бороться с болезнью? Он страшно осунулся, глаза запали, их затуманеный взгляд блуждал где-то далеко. Он отказывался от пищи в те редкие часы, когда приходил в сознание, и не просил больше пить. Рэн дрожащими руками запрокинула ему голову, и струйка теплой воды потекла по его подбородку. Сухие, растрескавшиеся губы дрогнули. Рэн разрыдалась. Судорожные, разрывающие грудь звуки вырвались из ее горла.

– Прошу тебя, попей… ты не можешь умереть, ты обещал, что не оставишь меня! – она сползла на пол, обхватив острые колени руками. Крупные соленые слезы катились по щекам, тело сотрясалось от плача. Рэн яростно сжала виски ладонями.

– Помоги же мне! Спаси его! Я не знаю, что мне делать… – но Голос или не мог, или не хотел отвечать.

Рэн очнулась под утро оттого, что чьи-то крепкие нежные руки подняли ее с пола и уложили в кровать в соседней каюте. Она с трудом разлепила опухшие веки. Трэйд с тревогой вглядывался в ее исхудалое, измученное бессонницей лицо.

– Брайс… ему лучше? – Трэйд лишь покачал головой. Брайс бредил, а Рэн была в полуобморочном состоянии, когда он нашел ее на полу каюты. Ему больно было смотреть, как она изнурила себя беспрерывным бдением у постели Брайса. Рэн и сама забывала есть, она не спала, стоило ей задремать, как приходил страх. Ей казалось, что она не слышит дыхания Брайса, и она тут же бросалась к постели. Рэн перестала выходить на палубу. Она с неприязнью и удивлением заметила, что все остальные живут обычной жизнью, смеются, радуются теплу. И она угрюмо спускалась в темную каюту, в свой маленький ад. За неделю она страшно исхудала, под беспокойными тревожными глазами залегли глубокие тени, тонкие пальцы нервно сжимали и разглаживали мокрую ткань компресса. Она превратилась в тугой комок нервов, каждую минуту ожидая ухудшения состояния Брайса и упрямо надеясь на то, что он придет в себя.