Наталия Хойт - Последний мужчина на Земле

(господи, ну ты и болтливая, подумал вдруг он)

– А я могу, в какой-то порнухе видел, кажется. А вы уже все про меня знаете?

Она пожала плечами – это и так было понятно. А также по этому нехитрому и одновременно высокомерному жесту, который удается всем богатым людям, он понял, что можно было и не сообщать об Анне Сергеевне – обо всем этом было доложено уже с первой секунды после происшествия.

– Конечно. Ее не допускающий возражений тон забавно напомнил ему мать.

– А кто-нибудь собирается что-нибудь сделать по поводу происшествия на крыше?

– А что мы должны сделать?

– Наказать виновных. Так нельзя. Это уже хаос. Анархия.

Людмила Геннадьевна подошла к нему и дружески похлопала по плечу. Ничего, мол. Не твое это дело.

Запах духов у нее был приятный. Но в общем, она была… какая-то никакая. Картонная будто. Он все смотрел на нее и никак не мог понять, из каких эмоций она состоит. Гнев? Не, не похоже. Страх, волнение, что вот сейчас он станет и грозным голосом начнет всех тут изобличать (в чем? Ну, раз уж он в этом осином гнезде политики, то просто обязан кого-нибудь изобличить, как в лучших сериалах про копов…). Да, она врет (он смотрел пару эпизодов «Обмани меня» и мнил себя великим экспертом по части бегающих глазок и нервных подергиваний разных частей тела). Интересно, а она сейчас вот так же пытается меня раскусить? Хотя чего там раскусывать? Я и так пришел к вам – готовый – на блюдечке.

Тут она взяла его руку в свою и внимательно посмотрела ему в глаза. Ну что ты там увидишь, господи? Они чисты, как горшок ребенка, страдающего запором.

Он вдруг захотел, чтобы у него было время. Хоть немного времени, чтобы отдышаться и подумать. Почему все происходит так быстро?

А разве у тебя не было времени подумать, пока ты сидел там взаперти у себя в Энске? – спросил кто-то в голове. И тут же пришел ответ. Нет – времени подумать не было. Не было, потому что он вообще не думал в это время. Даже и не собирался. Просто ел, спал и трахался с Лариской.

Лариска. Это воспоминание (ха, уже воспоминание? Словно с тех пор прошло тысячу лет, но ведь он видел ее только вчера!) вспыхнуло где-то посреди головы, как красная полоса. Так же моментально ушло. А может, не ушло, а просто затаилось. Чтобы, когда он останется наедине со всеми этими мыслями, приползти снова. И он сразу забыл. Потому что было противно аж до дрожи. Не любил он вспоминать. Ничего вообще вспоминать не надо. Но, зазудел противный комариный писк в голове, тогда может и думать ты ни о чем не хочешь? Ну а что я один могу сделать? Да и нужно ли вообще?

– Ну и что ты хочешь, мальчик? – вдруг спросила она.

– А? – он поднял на нее глаза, и тут она опять так напомнила ему мать, что он сильно вздрогнул. Все морщины на ее лице располагались так же, как он запомнил их на том лице. Лице и руках, некогда дающих силу и защиту, а потом жалящими, и калящими, и проклинающими.

– Хочешь-то, говорю, чего?

– Ответов на вопросы.

– У меня их сейчас не больше, чем у тебя, а точнее сказать – совсем нет. Что ты реально хочешь? На данный момент.

– Ха! – он почесал в затылке. – А вот об этом я и не подумал что-то.

Было как-то совсем неуютно. Не в первый и далеко не в последний раз почувствовал он себя изгоем. А если они навалятся все сразу? Он же не будет сопротивляться автоматам Калашникова? И что они с ним сделают?

– Чего пришел-то?

– Привезли же…

– Все так. Но если бы ты не показался, тебя никто никуда бы не привез еще сто лет. Или совсем бы не привезли. Но вряд ли бы ты это выдержал. Не просидишь же всю жизнь в пещере, правильно?

– Конечно. Вдруг выйдет новый Айфон, пока меня не будет?

– Это очень смешно. Но это все для твоего же блага!

Что – это? А вот что, интересно, для него является благом? Что вообще такое благо для всех людей – всех вообще, как человечества, и каждого в отдельности? И вот лично для него, парня из города Эн, в пятнадцати часах езды на поезде от Москвы? Когда-то он думал, что нашел ответ. Но сейчас ведь она скажет ему совсем другое. Счастье у каждого свое. Просто расплачиваются за это все по-своему – кто-то полной монетой, а кто-то по акции в течение сезонной распродажи.

– Я сделаю тебе предложение, от которого ты не сможешь отказаться. Да и к чему отказываться? У тебя будет другая жизнь. И она тебе понравится.

Он молча выслушал ее – понял – отказаться, действительно, было невозможно.

А потом все замелькало перед глазами, как в окнах скоростного поезда Сапсан из Питера в Москву, только вот поезд этот мчался куда-то гораздо дальше, чем между двух столиц. И набрал гораздо большую скорость, чем это было положено по законам физики.

Все изменилось

Лена Семенова сидела посреди картофельного поля и плакала.

Нет, она плакала не потому, что четыре месяца назад увидела новости по телевизору. Кстати, до того момента она вообще новости по телевизору не смотрела. Она готовилась к ЕГЭ. Как иногда ворчала ее мать, ее вообще в мире ничего не интересовало. Но это, конечно, была неправда, потому что Лене было только семнадцать, и интересовали ее совершенно различные вещи. Кроме, может мальчиков, что был странновато, но это уже дело десятое. Другое дело, что ничем не интересовалась, скорее, ее мать – и уже давно. Она могла проявить живой интерес к миру только тогда, когда у нее почти совсем ничего не оставалось на дне пивной бутылки. Лена знала, как выжить в семье алкоголиков и не свихнуться, где-то с возраста семи-восьми лет. Так что на мамашины выкрутасы она смотрела спокойно. Помогать ей было уже поздно. Так что Лена просто не приходила домой, когда это требовалось. Мать не ругала и не била ее. По сути, она была, в общем-то, доброй женщиной. Только ей однажды не повезло. За это, наверно, никого в мире винить не стоит. Если бы везло всем – не везло бы никому. До этого Лена как-то вдруг дошла сама. Это простая экономика, сынок, с невероятно умным видом говорил Рэнди Марш из «Южного парка», попивая пиво. Я в ней ни хрена не понимаю, но так она работает.

Она сидела прямо на сырой земле, машинально ковыряясь в ней огромным гаечным ключом, по-детски хлюпала носом – и все же ни на секунду не прекращала думать.

Но пусть я ни черта не понимаю в везении, если случившееся под Новый год им не было. Может, какие-нибудь боги услышали ее застарелые, заржавевшие, как дверные петли, молитвы? Но молилась ли она вообще когда-нибудь? Пару раз мама водила ее в церковь, она была даже крещеной, но все-таки считала, что все это ерунда. Она скорее была готова поверить в коммунизм. А что, ведь хорошая же была идея. Только людская жадность как всегда все испортила. Она неоднократно спорила по этому поводу со своей учительницей по истории. Та пыталась доказать, что коммунизм невозможно применить на практике, что семьдесят лет истории нашей страны доказали это вполне наглядно. Но в глубине души Лена считала, что все это – из-за мужчин. Они слишком жадные и отвратительные, в основном пьяные животные, каких она нагляделась предостаточно среди собутыльников отчима и в своём районе, да даже в своей школе и в классе. А теперь вот, когда никого не осталось, всякое может произойти. Неужели женщины не смогут разумно управлять этой планетой?