Наталия Хойт - Последний мужчина на Земле

Ее муж лежал без движения, открыв рот, из которого широким ручьем текла слюна, а глаза у него были совсем пустые и ничего не выражали. И при ее появлении ничего не изменилось. Она бросилась к нему в ужасе.

– Сережка! Ты что!

И при ее первом прикосновении все изменилось – он посмотрел на нее и опять был таким же Сережкой, ее солнцем, который любил блины и так крепко держал ее в постели во время секса. Сережа вытер слюну, и молча обнял ее.

– Что с тобой было? – отстранилась она, внимательно глядя на него.

– Ничего, а что, что-то было?

– Ну… ты сейчас так лежал, я думала, у тебя, может, какой-то припадок…

– Ты что, моя? Тебе показалось. Я просто задремал.

– Но у тебя глаза были открыты.

– Да ладно, тебе просто показалось.

Она посмотрела на него ещё раз, но ничего не смогла понять. Вроде бы все было так же.. но что-то неуловимо изменилось. То ли в выражении его лица, то ли в изгибе его улыбки, которую он теперь кривил по-другому.

Вот именно – кривил.

Она немного испугалась, помотала головой, чтобы отогнать видение, встала на кровати и потянула его за руку.

– Вставай, дорогой, там блины остывают!

Он встал неожиданно легко, почти не сопротивляясь, хотя обычно любил побесить ее по утрам, долго сопротивляясь процессу утреннего похода на кухню. Они шли, обнявшись за плечи. Он сжимал ее чуть сильнее,

(чуть больнее)

чем обычно?

Сели, и она налила ему крепкого чая (он пил только очень крепкий чай, почти чифирь, и специально научил ее заваривать именно своим особым способом).

– Ой! – вскочила она. – а про блины-то я и забыла! Сейчас положу тебе побольше.

Она встала и повернулась к нему спиной.

И тут начали происходить странные и ужасные события.

Она повернулась к нему – а его там не было.

Сердце словно пырнули ножом от ужаса. Как это? Что это, господи! Он же только что был здесь! Она в панике затрясла головой. Что-то было не так. Ужасающе не так.

Она закрыла глаза и отвернулась. Потом повернулась снова – и он был там. Сидел и улыбался, как ни в чем не бывало.

«Ох, показалось», – выдохнула она. «Не буду ничего ему говорить, а то еще подумает, что у меня крыша съехала».

– Тебе с чем? – еще успела спросить она.

– С вареньем, наверное, – ответил он.

– Ага. На.

Поднося ему тарелку с блинами, она, широко улыбаясь, смотрела на него. И тут, словно под ее взглядом, он начал… расплываться. Нет, не так… бледнеть и тускнеть, как исчезающая голограмма. Начал… мигать.

Чувствуя, как к горлу подступает тошнота от вновь налетевшей паники, она отступила назад, оступилась на скользком линолеуме, не удержалась и упала. При этом она ударилась головой о край столешницы. Кровь потекла по шее и спине, но она не теряла сознание. Она смотрела на него. Смотрела и смотрела, не в силах оторвать взгляд.

А его голос, когда он пытался ей что-то сказать, вдруг взвился высоко-высоко, до ультразвуковой ноты, и последний слог непонятной фразы «с вареньем» потонул в ужасающем, раздирающим вены визге. Не мужском. И вообще не человеческом. Это он визжал? Она не могла бы сказать. Она знала только, что стекла на ее кухне, все стаканы, а также ее барабанная перепонка лопнули еще до того, как она успела хоть что-нибудь сделать.

А когда она увидела его рот, из которого выплескивались потоки густой крови, закричала уже она.

И так и застыла в этом крике, который тянулся вечно.

– Сестра, укол! Скорее! Мы уже, держать ее не можем, твою мать, она щас вырвется! – орала толстуха санитарка малышке Соне, которая поступила сюда на работу в аккурат перед Новым годом – после окончания сестринских курсов. В силу своей молодости и неопытности она чувствовала, как кровь стыла у нее в жилах от здешних порядков. И за эти полгода с лишним она, кажется, стала старше на целую вечность, а еще в свои неполные двадцать уже нашла у себя первые седые волоски. Здесь она увидела все темные стороны человеческой души, так же, как и человеческого тела. Она видела уродов, которые калечили сами себя, только потому, что какие-то внутренние голоса приказали им сделать это. И никто не мог их остановить, потому что персонала не хватало, а те, что были, просто физически были не способны справиться со спятившими. Да, она знала, что психушка вовсе не была подходящим местом для молодой девушки – но выбора у нее не было. На периферии уже ощущались перебои с продуктами. Те, кто хотел хоть как-то нормально жить, должны были работать. Все теперь было не так, но жаловаться было некогда – надо было как-то кормить семью в виде бабки и матери, которые еле волочили ноги.

Поэтому сейчас застывший миг застал ее бегущей со шприцем в руке к очередной спятившей, которая пятью минутами раньше устроила страшную истерику и начала кидаться на всех подряд ни с того ни с сего, визжа какой-то несусветный бред. Соня, сдув с глаз завитую челку, подбежала сзади и стала целиться куда-то в область задницы сумасшедшей. Толстуха хрипела и материлась, вторая санитарка (тоже не самой маленькой комплекции) вопила «быстрей, быстрей!», остальные спятившие собрались вокруг и хлопали глазами, кто-то хохотал, а виновница всего этого великолепия выла и металась в железной хватке санитарок, пыталась рвать на себе длинные волосы, гротескно раззявив рот в диком крике. Похоже было, что она действительно сейчас вырвется – а значит, малышке Соне надо было спешить. Иначе могло произойти все, что угодно. Так страшно теперь в эти дни, когда держать их стало особо некому… если бы не толстая Марина, да еще ее напарница Клавдия, они бы совсем пропали. Хоть врачам на них смирительные рубашки надевать и уколы делать.

Соня прицелилась и пырнула иглой в мягкое место сумасшедшей, как только та на секунду зазевалась. Почувствовав иглу в своей заднице, та как-то сразу вся обмякла, хотя лекарство еще не могла подействовать. Тогда Соня смогла довершить начатое. Ввела лекарство в мышцу и резко выдернула иглу. В чем-в чем, а уж в этом она за полгода поднатаскалась. Даже ее привередливая бабка признавала, что она умеет делать уколы.

Дальше была уже не ее работа. Толстая Марина кивнула ей, и они со второй санитаркой поволокли больную в карцер. А то мало ли, ремиссия могла наступить в любой момент. Так, по крайней мере, говорили санитарки со слов врачей – а уж те-то наверняка знали, что говорили. Соня в последний раз взглянула на эту троицу – ноги черноволосой волочились носками по грязному линолеуму, изредка зацепляясь за лохматые края дырьев – вздохнула и пошла курить на лестницу.

На лестнице, у огромного, во всю стену от потолка до пола, стояла ее приятельница (не сказать, чтобы подруга, но все же какая-никакая живая душа для общения) Машка. Машка была еще младше нее, но смолила как паровоз. Соня никогда не видела ее без тоненькой сигаретки во рту. В этот раз Машка одновременно с сигаретой держала в руках планшет (недостижима Сонина мечта) – подарок какого-то любовника – и хохотала. Так приятно было слушать нормальный смех, теплый, человеческий, а не серо-стальной, скрипучий, как у всех этих спятивших…