Анна Горяинова - Последнее лето

Южный город вне времени. Кажется, я уже все это видела. Быть может, в кино.

Наши парни-арабы куда-то делись. Мы постояли у машины, и, не дождавшись их, взяли вещи и пошли вперед по улице. Улица упиралась в море.

Над сонной набережной носилась молитва и тихий звон дверных колокольчиков, бившихся на ветру. Они висели у входа в лавку с деревянными верблюдами. Лавочка только открылась, и сонный курчавый парень подметал перед ней мостовую, напевая себе под нос.

У самой кромки моря были несколько кафешек. Из них пахло яблочным табаком и ладаном. Официанты поливали водой набережную перед своими кафе, и улыбаясь, иногда переговаривались друг с другом. За их спинами лежало море. Оно сонно дышало и ворочало зелеными волнами. Оно было как большой, временно смирный зверь.

– Баар, – улыбаясь, сказал нам сонный хозяин лавочки, указывая на него рукой.

В кафе не было стульев, и мы уселись на кожаные подушки. Они были немного влажные, и низкий стол от влаги покоробился на углах. Седой хозяин принес нам кофе и долго расспрашивал кто мы и откуда приехали. Он рассказал, что напротив нас полицейское управление, дальше по берегу есть иностранная школа серфинга, а в лавочке с верблюдами работает его племянник и там можно дешево достать гашиш.

Дедушка, улыбаясь, ушел, а мы пили кофе с видом на полицейское управление. Этому зданию было много десятков лет. И оно, и чашки, из которых мы пили, и подушки, все было старым, обшарпанным и поношенным. Такими бывают домашние вещи, которые помнят с раннего детства и которыми потом всю жизнь дорожат.

– Надо бы что-нибудь съесть.

– Но сначала что-нибудь покурить.

– А вообще неплохо было бы где-нибудь жить.

Ветер уносил наши слова в горы. А мы продолжали сидеть. Потому что Баар, большой зверь, ласково смотрел зелеными глазами прямо в глаза, и никуда не отпускал. Мы уже поняли, что здесь главный – не люди, не ветер, и не полицейское управление.

– Давайте встретимся здесь через час – сказал Дэн, с трудом оторвав взгляд от Баара и посмотрев на свой навороченный Ролекс.

– Угу – сказали все и тоже посмотрели на Дэна. Кроме него, часов ни у кого не было.

В конце концов, мы договорились с седым хозяином, оставили рюкзаки в кафе и пошли каждый туда, куда ему больше всего хотелось пойти.

Я пошла вдоль моря по набережной. Ее давно не ремонтировали, кое-где были довольно приличные ямы, а бетонное ограждение своим видом напоминало улыбку веселого бомжа, у которого зубы через один.

А еще кое-где на ней стояли витые железные фонари с плафонами. Стекла давно вылетели, а железо было от ржавчины темно-рыжим. Остатки плафонов качались и скрипели на ветру.

Через дырки в ограждении хлестал волнами Баар, он сменил цвет и был в этот час ярко-синим.

Есть мне не хотелось, курить тоже, разговаривать с кем-то тем более.

Набережная сворачивала за угол, огибая мыс. На этом мысу, на скале, стоял старый маяк. Тоже весь ржавый и завывающий какими-то своими частями на ветру. Людей на нем не было, и вид у него был заброшенный. Под набережной, у самой кромки моря, валялось два старых деревянных стола и большой зонт, тоже из полинявшего от соли и солнца дерева. В песок была воткнута вывеска. Картонная середина из нее была выдрана. Баар смотрел сквозь нее на набережную, как любопытный глаз, или как удивленная картина, убежавшая из рамы.

Ветер на этом углу дул немилосердный. Я расправила руки, как крылья, и наклонилась вперед, как бы ложась на ветер, но испугалась, потеряла равновесие, и упала.

– Trust it! Trust the wind! – раздалось рядом.

Я оглянулась. На остатках ограждения сидел парень, и наблюдал за моими разборками с равновесием.

– Доверяй ветру, говорю. И тогда сможешь летать. Ну вот, смотри, показываю.

Парень неспеша встал, вышел на угол и встал рядом со мной. Он закрыл глаза, расправил руки и медленно подался вперед всем телом. Постепенно он стал касаться набережной только кончиками разбитых кроссовок.

– Ну и чего смотришь? Пробуй давай.

Я посмотрела вниз, на бетон. Ушибленное колено напомнило о себе.

– Слушай, у меня так не получится.

Парень вздохнул и взял меня за руку.

– Расслабься. Я поймаю, если что. Тебе просто нужно почувствовать, что ты веришь ветру. Он здесь сильный, и это легко.

Я закрыла глаза и развела руки в стороны. Парень чуть потянул меня вперед. И я почувствовала, как поток сопротивляется моему падению. Постепенно я все больше опиралась на ветер, и парень отпустил мою руку. Скрип фонарей и маяка, звук ветра и бьющейся о берег воды вдруг выстроились в мелодию, с четким рисунком и ритмом. Это была песня о времени, о людях, тех, кто приходил и уходил, и о море и горах, которые оставались, о вечности, которая здесь жила, и немного обо мне, потому что, оказавшись здесь, я стала частью этой местной вечности.

Постепенно ветер начал чуть-чуть стихать. Почувствовав это, я качнулась назад, и, поняв, что твердо стою на земле, открыла глаза.

– Ты слышала Песню – сказал парень. Он опять сидел на раздолбанном заборе и улыбался.

– Песню?

– Ну да. Песню Баар. У тебя было такое лицо, как будто ты ее слышала. А знаешь, тебе повезло. Не все могут слышать Песню и летать с первого раза.

Я села рядом с ним, и закурила.

– «Клеопатру» куришь? Ну ты даешь! Мы это называем Kill you patra. Патра – это «быстро» по-нашему – усмехнулся парень. На вид ему было лет пятнадцать, он был высокий и смуглый. Он очень сносно говорил по-английски. Я протянула ему сигарету. Он отрицательно мотнул головой в ответ.

Я затянулась «Клеопатрой». Мы молчали. Баар пел.

– Ты давно здесь? – спросил парень.

– Часа три.

– И где ты живешь?

– Пока нигде.

– Я Самир.

Я назвала свое имя.

– Мне пора идти – отец меня на рынок послал, а я тут с тобой залип. Сейчас уже постояльцы проснутся, а завтрака нет…

– У вас отель что ли?

– Да какой нафиг отель, ты вокруг-то посмотри. Гест-хаус для серферов. Доллар ночь, два – если с завтраком. Хочешь, пошли со мной, посмотришь – Самир скептически окинул меня взглядом – Жить у нас не предлагаю, ты не серфер и вообще девочка. А у нас душ на улице. Но хоть папа при тебе не будет сильно ворчать.

Мы пошли пыльными улицами вглубь городка. По дороге я заметила несколько заброшенных домов и магазин с выбитыми стеклами и ржавой вывеской.

– Самир, а почему их бросили?

Самир остановился посреди улицы, попросил сигарету и задумчиво закурил.

– Здесь когда-то была война, лет двадцать назад. В смысле, в стране была, здесь нет. Здесь вообще ничего не было. Ни электричества, ни домов, ничего. Жили несколько семей рыбаков в шалашах на берегу. Они ни с кем не воевали, и даже толком не знали, что люди там, в большом мире, не поделили между собой. А потом сюда стали приходить люди, уставшие от войны. Они здесь все сами сделали, своими руками. И долго жили сами по себе, без правительства, без полиции. Правительство было так занято своими делами, убийствами и разрушением, что и не заметило появления Д****да. Его, говорят, долго и на картах-то не было. И дороги сюда не было тоже. Все, что нужно, делали сами, или возили морем и верблюжьими тропами через горы. Здесь было еще несколько свободных городов, про которые никто не знал. Говорят, в горах до сих пор есть один или два… Папа говорит, тогда было хорошее время. Лучшее. Люди, уставшие от войны, всегда говорили тихо и не запирали своих домов. Даже на детей не кричали. И никогда не говорили про войну.