Джон Голсуорси - Интерлюдия. Последнее лето Форсайта - английский и русский параллельные тексты

Тут можно читать онлайн Джон Голсуорси - Интерлюдия. Последнее лето Форсайта - английский и русский параллельные тексты - бесплатно полную версию книги (целиком). Жанр: Классическая проза. Здесь Вы можете читать полную версию (весь текст) онлайн без регистрации и SMS на сайте LibKing.Ru (ЛибКинг) или прочесть краткое содержание, предисловие (аннотацию), описание и ознакомиться с отзывами (комментариями) о произведении.

Название:

Интерлюдия. Последнее лето Форсайта - английский и русский параллельные тексты
Автор:

Джон Голсуорси
Жанр:

Классическая проза
Издательство:

неизвестно
Год:

неизвестен
ISBN:

нет данных
Рейтинг:

5/5. Голосов: 11
Избранное:

Добавить в избранное
Ваша оценка:
100

1

2

3

4

5

Джон Голсуорси - Интерлюдия. Последнее лето Форсайта - английский и русский параллельные тексты краткое содержание

Интерлюдия. Последнее лето Форсайта - английский и русский параллельные тексты - описание и краткое содержание, автор Джон Голсуорси, читайте бесплатно онлайн на сайте электронной библиотеки LibKing.Ru

Интерлюдия к знаменитому роману «В петле» из «Саги о Форсайтах» написана великолепным языком, что позволяет читателям погрузиться в чарующий мир британского поместья. Рассказ о красоте, любви и вечной загадке жизни полон тонких наблюдений, размышлений, музыки и летнего солнца.

Интерлюдия. Последнее лето Форсайта - английский и русский параллельные тексты - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)

Интерлюдия. Последнее лето Форсайта - английский и русский параллельные тексты - читать книгу онлайн бесплатно, автор Джон Голсуорси

Тёмная тема

Шрифт:

↓

↑

Сбросить

Интервал:

↓

↑

Закладка:

Сделать

Indian Summer of a Forsyte, by John Galsworthy	Джон Голсуорси Интерлюдия. Последнее лето Форсайта (Сага о Форсайтах-2)
"And Summer's lease hath all too short a date."	И жизни летней слишком срок недолог.
- Shakespeare	Шекспир
I	I
In the last day of May in the early 'nineties, about six o'clock of the evening, old Jolyon Forsyte sat under the oak tree below the terrace of his house at Robin Hill.	В последний день мая, в начале девяностых годов, часов в шесть вечера, старый Джолион Форсайт сидел в тени дуба перед террасой своего дома в Робин-Хилле.
He was waiting for the midges to bite him, before abandoning the glory of the afternoon.	Он ждал, когда его начнут кусать комары, чтобы только тогда оторваться от созерцания дивного дня.
His thin brown hand, where blue veins stood out, held the end of a cigar in its tapering, long-nailed fingers -a pointed polished nail had survived with him from those earlier Victorian days when to touch nothing, even with the tips of the fingers, had been so distinguished.	Его худая тёмная рука, исчерченная выступающими синими жилами, держала конец сигары в тонких пальцах с длинными ногтями; острые гладкие ногти сохранились у него с тех времён начала царствования Виктории, когда ни к чему не прикасаться, даже кончиками пальцев, считалось признаком хорошего тона.
His domed forehead, great white moustache, lean cheeks, and long lean jaw were covered from the westering sunshine by an old brown Panama hat.	Его выпуклый лоб, большие белые усы, худые щеки и длинный худой подбородок были прикрыты от заходящего солнца потемневшей панамой.
His legs were crossed; in all his attitude was serenity and a kind of elegance, as of an old man who every morning put eau de Cologne upon his silk handkerchief.	Он положил ногу на ногу; во всей его позе было спокойствие и особое изящное благородство старика, который каждое утро душит шёлковый носовой платок одеколоном.
At his feet lay a woolly brown-and-white dog trying to be a Pomeranian - the dog Balthasar between whom and old Jolyon primal aversion had changed into attachment with the years.	У ног его лежал косматый коричневый с белым пёс, притворяющийся шпицем, пёс Балтазар, в отношениях которого со старым Джолионом первоначальная взаимная антипатия с годами сменилась привязанностью.
Close to his chair was a swing, and on the swing was seated one of Holly's dolls - called	У самого кресла были качели, а на качелях сидела одна из кукол Холли по имени
'Duffer Alice'- with her body fallen over her legs and her doleful nose buried in a black petticoat.	"Алиса-глупышка"[1]; она свалилась всем телом на ноги, а носом зарылась в чёрную юбку.
She was never out of disgrace, so it did not matter to her how she sat.	Алисой всегда пренебрегали, и ей было все равно, как бы ни сидеть.
Below the oak tree the lawn dipped down a bank, stretched to the fernery, and, beyond that refinement, became fields, dropping to the pond, the coppice, and the prospect -'Fine, remarkable'- at which Swithin Forsyte, from under this very tree, had stared five years ago when he drove down with Irene to look at the house.	Ниже старого дуба газон круто сбегал по склону, тянулся до папоротников, а дальше, переходя в луг, спускался к пруду, к роще и к "виду" -"прекрасному, замечательному", на который пять лет назад, сидя под этим самым деревом, загляделся Суизин Форсайт, когда приезжал сюда с Ирэн посмотреть на дом.
Old Jolyon had heard of his brother's exploit - that drive which had become quite celebrated on Forsyte 'Change.	Старый Джолион слышал об этом подвиге своего брата, об этой поездке, которая получила громкую известность на Форсайтской Бирже.

Swithin!	Суизин!
And the fellow had gone and died, last November, at the age of only seventy-nine, renewing the doubt whether Forsytes could live for ever, which had first arisen when Aunt Ann passed away.	Вот ведь взял да и умер в ноябре, всего семидесяти девяти лет от роду, вновь вызвав этим сомнение в бессмертии Форсайтов, которое впервые возникло, когда скончалась тётя Энн.
Died! and left only Jolyon and James, Roger and Nicholas and Timothy, Julia, Hester, Susan!	Умер! И остались теперь только Джолион и Джемс, Роджер и Николас, да Тимоти, Джули, Эстер, Сьюзен.
And old Jolyon thought:	И старый Джолион думал:
' Eighty-five!	"Восемьдесят пять лет!
I don't feel it - except when I get that pain.'	А я и не чувствую - разве только когда эта боль начинается".
His memory went searching.	Его мысли отправились странствовать в прошлое.
He had not felt his age since he had bought his nephew Soames' ill-starred house and settled into it here at Robin Hill over three years ago.	Он перестал ощущать свой возраст с тех пор, как купил злополучный дом своего племянника Сомса и поселился в нём здесь, в Робин-Хилле, три года назад.
It was as if he had been getting younger every spring, living in the country with his son and his grandchildren - June, and the little ones of the second marriage, Jolly and Holly; living down here out of the racket of London and the cackle of Forsyte 'Change,' free of his boards, in a delicious atmosphere of no work and all play, with plenty of occupation in the perfecting and mellowing of the house and its twenty acres, and in ministering to the whims of Holly and Jolly.	Словно он становился все моложе с каждой весной, живя в деревне с сыном и, внуками -Джун и маленькими, от второго брака, Джолли и Холли, - живя далеко от грохота Лондона и кудахтанья Форсайтской Биржи, не связанный больше своими заседаниями, в сладостном сознании, что не надо работать, достаточно занятый усовершенствованием и украшением дома и двадцати акров земли при нём и потворством фантазиям Джолли и Холли.
All the knots and crankiness, which had gathered in his heart during that long and tragic business of June, Soames, Irene his wife, and poor young Bosinney, had been smoothed out.	Все ушибы и ссадины, накопившиеся у него на сердце за время долгой и трагической истории Джун, Сомса, его жены Ирэн и бедного молодого Босини, теперь зажили.
Even June had thrown off her melancholy at last -witness this travel in Spain she was taking now with her father and her stepmother.	Даже Джун наконец стряхнула с себя меланхолию - это доказывало путешествие - по Испании, в которое она отправилась с отцом и мачехой.
Curiously perfect peace was left by their departure; blissful, yet blank, because his son was not there.	Необыкновенный покой воцарился после их отъезда, дивно хорошо было, но пустовато, потому что с ним не было сына.
Jo was never anything but a comfort and a pleasure to him nowadays - an amiable chap; but women, somehow - even the best - got a little on one's nerves, unless of course one admired them.	Джо был ему теперь постоянным утешением и радостью - приятный человек; но женщины - даже самые лучшие - всегда как-то действуют на нервы, если только, конечно, ими не восхищаешься.
Far-off a cuckoo called; a wood-pigeon was cooing from the first elm-tree in the field, and how the daisies and buttercups had sprung up after the last mowing!	Вдалеке куковала кукушка; лесной голубь ворковал с ближайшего вяза на краю поля, а как распустились после покоса ромашки и лютики!
The wind had got into the sou' west, too - a delicious air, sappy!	И ветер переменился на юго-западный - чудесный воздух, сочный!

He pushed his hat back and let the sun fall on his chin and cheek.	Он сдвинул шляпу на затылок и подставил подбородок и щеку солнцу.
Somehow, to-day, he wanted company - wanted a pretty face to look at.	Почему-то сегодня ему хотелось общества, хотелось посмотреть на красивое лицо.
People treated the old as if they wanted nothing.	Считается, что старым людям ничего не нужно.
And with the un-Forsytean philosophy which ever intruded on his soul, he thought:	И та нефорсайтская философия, которая всегда жила в его душе, подсказала мысль:
' One's never had enough.	"Всегда нам мало.
With a foot in the grave one'll want something, I shouldn't be surprised!'