Наталья Нальянова - Устрица во льду

Ею оказался крепкий коренастый мужчина неопределенного возраста по имени Андрей Иванович. Он приехал на своей шевроле-ниве и, судя по всему, был деревенским жителем, не приученным привередничать.

Поэтому Ираида легко уговорила его совмещать обязанности сторожа, садовника, шофера и помощника по хозяйству за увеличенную плату с надбавкой за использование его личного авто для нужд хозяйки.

Время проходило в трудах незаметно. Так пролетел ещё месяц.

Примерно в это время пропал наш старый пёс Норд.

Его исчезновение обнаружила Ираида, увидев как-то утром, что вкусный ужин нашего престарелого гурмана остался нетронутым.

Она стала искать его в доме и во дворе, думая, что он заболел и где-то прячется.

Наконец, зайдя в мою комнату, она трагическим голосом объявила о пропаже собаки. И зарыдав, сказала, что это дурной, очень дурной знак.

Привлечённый её рыданиями Андрей Иванович появился в проеме распахнутого окна и выступил со своими умозаключениями по поводу события:

– Никакой это не знак. Ваша собака была уже совсем старая и пошла издыхать. – После этих слов Ираида зарыдала ещё громче.

– Почему же он не захотел умирать дома? – патетически вопрошала она. – Разве ж мы к нему плохо относились?!

– Не в этом дело, – просто пояснил Андрей Иванович. – Очень старая скотина, если может, часто старается укрыться перед смертью с глаз людских.

– Так то скотина, а это собачка, – возмущалась Ираида, ловко перелезая через подоконник.

– Ну, спросишь её о причинах ухода, когда найдёшь, – посоветовал Андрей Иванович, ловко уворачиваясь от её деревянной скалки для теста.

Впрочем, этой скалкой она размахивала гораздо менее сноровисто, чем могла бы.

– Дерево ты этакое, лось деревенский, – ругалась она.

«Что-то уж очень они накоротке между собой общаются. И так быстро достигли консенсуса», – мелькнула у меня мысль.

Прекратив их бурные прения, я велела Андрею Ивановичу вывести машину за ворота, и мы с ним проехали по близлежащим улицам в поисках собаки.

На наши расспросы встречных прохожих о том, не видели ли они крупного пятнистого дога, мы получили одни лишь отрицательные ответы.

Мы ещё раз обыскали дом и сад и окончательно убедились, что Норда нигде нет.

Это событие повергло меня в печаль. Мне представлялось, как худой и запущенный Норд где-то скитается по улицам города. От жалости у меня начались сердечные колики.

Истощавшие брошенные доги, эти величественные и благородные собаки, вызывают особенную жалость. На них очень тяжело смотреть в такой ситуации.

Новую собаку я решила не заводить, решив, что никакая другая собака не могла бы сравниться с нашим умным, бесстрашным и благородным псом.

Сидя в последующие дни за компьютером, я анализировала тренды, читала экономические прогнозы и считала прибыли и убытки, но помимо своей воли не раз отвлекалась от работы, слушая, как Ираида негромко причитает, передвигаясь по дому и двору.

Когда ей на глаза попадались пустые и намытые до последней степени чистоты миски Норда, её причитания усиливались.

Через открытое окно также доносились звуки жизни: стучал молотком возле забора или щелкал секатором в саду Андрей Иванович.

В такие моменты чувство одиночества, непрошенно вселившееся вместе со мной в новый дом, притуплялось.

Ручка снова оказывалась в моей руке. И на бумаге появлялись новые лица: симпатичный молодой человек с добрыми глазами – «искренне ваш Шурик» Людмилы Улицкой. Многозначное обаяние развитой приспособляемости.

С ним соседствовал смуглый мускулистый крепыш в тонких очёчках с короткими вьющимся волосами – не кто иной, как тот самый Т. Гарп, глазами которого изобразил мир Джон Ирвинг. Такой сложный и тонкий мир, основанный на противоборстве души и тела и их недостижимой гармонии.

И ещё хорошенькая блондинка с восторженными карими глазами – пани Иоанна, конечно же, Хмелевская, умеющая, даже ругаясь, совершенно беззлобно смеяться над окружающим миром.

Что именно двигало мной в такие моменты, какая сила водила моей рукой – я не знаю. Но рисовать мне нравилось.

Суетные мысли оседали как листья после стихания ветра. Одиночество отпускало захват, а в голове воцарялась приятная ясность мышления.

Откуда оно вообще взялось, это чувство одиночества, – я не заметила. После увольнения с работы я вздохнула облегченно: десять лет работы в одной организации не оставили иллюзий о тесной дружбе с сослуживцами.

Казалось, никто из них не прошел испытания «на вшивость» и в критические минуты не остановился перед предательством, наушничеством, завистью, подлостью. Явных конфликтов у меня с ними не было, как не было и просто человеческого приятия.

Увольнение предполагало освобождение от вериг рутины и условностей, начало новой интересной жизни, а вовсе не погружение в скуку и одиночество.

Так новая жизнь и завертелась. Но, как мне стало теперь казаться, на одном месте.

Мне явно было её мало, требовалось что-то ещё. Но что – я никак не могла определить. А может быть это не что-то, а кто-то?

Родственников у меня, кроме членов моей семьи, нет.

Вырастил меня отец, который пропал без вести пять лет назад после того, как уехал с друзьями на Ветлугу поохотиться.

Мне так и не удалось узнать, что с ним случилось на самом деле.

После безуспешных поисков было решено, что он заблудился в лесу либо провалился на Ветлуге под лёд и утонул.

Маму свою я почти не помню. Мне было два года, когда она ушла от отца и создала новую семью.

Она никогда не интересовалась, как мы живем. Не делала попыток увидеться.

Где и как она живет – я не имею ни малейшего представления.

Ни родственных чувств, ни какого-либо интереса эта особа у меня не вызывает. Я привыкла обходиться без неё.

Но почему же именно сейчас, когда не нужно ежедневно ходить на работу, заботиться о семье, а достаточно того, чтобы раз в три дня позвонить моим путешественникам, а всё остальное время заниматься любимыми делами, я почувствовала, что мне так скучно и не хватает общения?

Мне так тоскливо в этом мире, как будто я прожила уже сто сорок пять жизней и ничего нового меня не ждет.

При этом я остаюсь абсолютно спокойной, разум мой ясен и чист, как холодное высокогорное озеро. В этом озере остывали, уходя на дно все эмоции и житейские страсти-мордасти.

И только полное равнодушие к жизни и зелёная тоска толстым слоем покрывали поверхность хрустальных вод.

«Ничего-ничего, – хорохорилась я, – я ведь сильная женщина и переживу это. Правда, несколько удивительно, что асаны, которые я выполняю ежедневно по утрам, не спасают меня от приступов тоски».

За несколько месяцев практики асан я добилась такой растяжки, что мне стали доступны позы самой высокой сложности.