Степан Митяев - Катализатор

У Светки, как всегда, было беспробудно занято. Ладно, попробуем другой вариант. А здесь никто не подходит. По третьему номеру сонно ответили, что Людмила Ивановна на даче. Гена отложил записную книжку и решил четвертой попытки не предпринимать. Пусть им всем будет хуже. Завтра на работе наверстаю.

Работал Гена в интеллектуальной сфере – продавал на Савеловском дернутые программы и базы данных. Работу свою любил и слыл в местных торговых кругах большим профессионалом своего дела. Ценил его и хозяин павильона Чингиз, который ничего в компьютерах не понимал, зато быстро считал деньги и умел виртуозно договариваться с администрацией рынка, крышами, проверяющими и прочими надстройками над частным бизнесом. И хотя по-русски Чингиз говорил неважно, все всегда его сразу понимали. Видимо, знал какие-то волшебные слова, которые звучат на всех языках одинаково. Хозяин в дела Бугаева не вмешивался, его вполне устраивало, что тот честно и вовремя сдает выручку.

В павильоне на рынке была небольшая кладовка, где Гена время от времени устраивал романтические свидания с хозяйкой соседней торговой точки Эльвирой. Дама была не первой свежести и не идеальных размеров, но попав к Гене в подсобку, творила чудеса. Соседи по бизнесу им даже пару раз делали замечания насчет уровня финальных Эльвириных децибелов.

Что ж, сэкономим силы для соседки по бизнесу. Решив таким рациональным образом женский вопрос, Бугаев натянул на себя плед и решил полчасика вздремнуть. Но поспать ему не удалось. На улице сработала автомобильная сигнализация, и ее разноголосый вой заставил отдыхающего футболиста выйти на балкон.

Окна Гениной квартиры выходили на серое длинное здание, где с незапамятных времен располагались ударные силы советской агитации и пропаганды. За прошедшие годы здание по адресу «Улица „Правды“, 24» внешне почти не изменилось, чего не скажешь о его начинке.

Балкон Бугаев всегда содержал в чистоте. Здесь у него было место отдыха и единения с окружающим миром, куда он выбирался, когда четыре стены надоедали окончательно. Отсюда он любил летним вечерком понаблюдать за суетой в редакционных комнатах, которая не прекращалась допоздна. Осмотр он обычно начинал с окна кабинета, где работал его приятель Серега Арзуманов. Твердого рабочего графика у того не было, мог по будням вообще не появляться, зато в выходные сидеть за полночь. Вот и сегодня, в воскресенье, свет в знакомом окне горел – видимо, Серега, выражаясь его собственными словами, клепал очередную нетленку.

Познакомились они в Третьем ущелье, что возле Пицунды. Райское было место. Природа и море – это само собой. Но главное было в другом. Пять студенческих лагерей в одном месте, полторы тысячи загорелых, свободных, как ветер, юных тел. Атмосфера безграничного счастья. Утром – солнце, море, горы. Вечером – танцы, смех, вздохи и поцелуи.

А ночью… Да что там говорить, таких ночей больше не будет.

В спортивный лагерь МГУ Бугаев попал случайно. Как, впрочем, и в сам университет. Лет с четырнадцати его обуяло странное для их семьи желание – стать врачом. Казалось бы, что тут плохого – лечить людей? Но, когда в десятом классе он заикнулся о своей мечте родителям, мама сделала круглые глаза и долго рассказывала Гене, что в медицинском нужен дикий блат, которого у их семьи отроду не наблюдалось. Зато имелась куча знакомых в университете, где мама проработала библиотекарем много лет. Среди этой кучи особо выделялась моложавая и грудастая Лилия Павловна, замдекана по хозяйственной работе истфака, с которой мама часто шушукалась на кухне.

Однажды, когда мать Гены была на работе, Лилия Павловна зашла к Бугаевым забрать приготовленные для нее книги. Как-то сама собой состоялась обстоятельная беседа о Генином светлом будущем в университете. Лилия Павловна так увлеклась рассказами о важности исторической науки, что в творческом порыве начала стаскивать с себя блузку, а с Гены – майку.

Так Бугаев стал историком. Учился неплохо, даже повышенную стипендию иногда получал. Однажды между парами к нему подошел физрук и предложил записаться в секцию городков. По комплекции Бугаев подходил скорее для тяжелой атлетики, но у физкультурного работника была разнарядка только на городки.

– Так я же не умею, – пробормотал Гена, который видел русский народный вид спорта только по телевизору.

– Не волнуйся, никто не умеет, – успокоил его физрук и записал фамилию Бугаева в тетрадь.

Уже позже Гена узнал, что сверху пришло указание срочно возрождать в массах народные игры и в секцию городков записали всех, кто был непригоден для остальных видов спорта. Бугаеву было все равно, чем заниматься на уроках физкультуры. К тому же, бросать биту оказалось куда приятнее, чем размахивать руками и приседать на ОФП.

Очень скоро, к удивлению физрука, выяснилось, что Гена – прирожденный городошник. А когда его стали снимать с занятий на городские соревнования и выдали талоны на спецпитание, Бугаев в полной мере оценил мудрый план руководства по возрождению старинной русской игры. Венцом его спортивной карьеры стала бесплатная путевка в спортивный лагерь МГУ в Пицунде.

Лену он увидел на пляже в первый же день. Бугаев даже не представлял, что у обычных советских девушек бывают такие фигуры: Мэрилин Монро и Клаудиа Кардинале по сравнению с ней просто отдыхали. Когда студентка филфака сбросила халатик на камни, Гену будто мешком по голове ударили, даже дышать стало трудно. Он отвернулся и нервно закурил, хотя этого и не разрешалось делать в местах купания спортивных студентов.

А вечером в восьмиместную палатку, где проживал Гена с коллегами по городошной команде, набилась невообразимая куча тел. Пили чачу и портвейн, курили и пели. Вокальные данные демонстрировали все подряд – кто умел петь и кто думал, что умеет. И даже те, кто так не думал. После долгих уговоров Лена взяла гитару и запела про коней, которые умеют плавать, но не долго и не далеко. Песенка была так себе, и играла она неважно. Но голос, этот голос… Такого необычного, волнующего тембра Гена не слышал ни до, ни после.

Как бычок на привязи он ходил за Леной. А она… Не то что бы гордилась этой победой, но видно было, что ей приятно такое страстное поклонение. Из жалости она даже разрешила Гене поцеловать себя на скамейке под ароматным деревом с неизвестным названием.

Серега появился через три дня после начала смены. Красивый и самоуверенный, в фирменной майке «Адидас» – редкость тогда была страшная. Одно слово, журфаковец. Он подошел к ним вечером на танцах и почему-то заговорил по-английски. Ленины подружки, с которыми она стояла в ожидании очередного танца, смущенно хихикали. А он смотрел на нее своими черными армянскими глазами и вдохновенно декламировал монолог Гамлета со староанглийским акцентом.