Валерий Михайлов - Рассказы и сказки для взрослых

– Может, ты не пойдешь?

Женька все—таки начала этот разговор. После кофе, после объятий и страсти, после тысячи других «после» она закурила сигарету, выпустила дым и задала вопрос, который висел над ними уже целую вечность с того самого времени, как…

– И в этом ты вся. В момент наивысшего доверия ты вонзаешь мне в спину булавку, не нож, а именно булавку, что чертовски больно, хотя и не смертельно, по крайней мере, ты так считаешь.

– Я боюсь за тебя.

– Я тоже боюсь за себя, но…

– А нельзя без «но»?

– Знаешь, большинство людей вполне свободно обходится без «но». А вот какой-нибудь Беринг без этого «но» не может, надо ему в свой пролив любой ценой. Таких людей мало, но они есть. Боюсь, что я один из них.

– Там опасно.

– Скорее всего, но… Опять «но». Видишь, сколько их у нас. У меня преимущество.

– Какое?

– Опасности обо мне и не подозревают. Я же наверняка знаю, что они ТАМ есть. Фактор внезапности.

– Я серьезно.

– Я тоже.

– Тогда я с тобой.

Очередной привал в очередном низком душном коридорчике. С тех пор, как они вчетвером покинули дом, им ни разу не встретилось ничего похожего на жилье. Только душные извилистые коридоры, местами сырые и зловонные. Ни еды, ни пива, ни одежды. Ничего. Запасы приходилось экономить, как и сигареты. Они тоже были на вес золота. Каждую приходилось пускать по кругу. Все старались затянуться, как можно глубже, а потом максимально задержать дыхание, чтобы необходимый для их отравленных тел никотин…

Ребята спали, Женька читала, а Костик о чем-то сосредоточенно думал. Точнее, не думал, а волновался, Какая-то скрытая тревога мешала ему спать.

– О чем ты думаешь? – Спросила Женька. – В последнее время ты сам не свой.

– Не нравится мне все это. Да и предчувствие.

– Все же спокойно.

– Вот именно. Спокойно. Слишком все гладко и спокойно. Не к добру. Расслабляет это, а нам нельзя расслабляться. Вот и сейчас. Бери нас теплыми, кто хочет. Завтра надо будет установить дежурство и места для ночлега искать побезопасней.

– Давай покурим. Одну на двоих, чтобы не торопясь? Забыла, когда уже курила по-человечески, а так это только расстройство.

– Нас же убьют.

– Скажем, что не добудились.

– Держи, – Костик протянул сигарету Женьке.

– Сейчас бы в душ, потом пива с тушенкой, потом на свежие простыни, и чтоб никто не мешал. А потом на всю катушку, как в первые дни любви.

– Меня всегда добивали фильмы, в которых главные герои, гуляя по пустыне так месяца два, начинали заниматься любовью. Раздевали друг друга, облизывали тела…

– Может, они так моются? Откуда ты знаешь?

– Моются, не моются, но мне почему-то не до любви, после таких прогулок.

– Да и мне тоже. Тут бы полежать, чтобы никто не трогал.

– Тише!

– Что?

– Ты ничего не слышала?

– Пора.

Он хотел, было, идти сам. Сейчас это было самым главным, встать и пойти, сделать несколько последних шагов. И чтоб без истерики и с сухими штанами… Он попытался встать, но ноги были ватными, чужими и не хотели слушаться. Будто бы это были не ноги, а пустые штанины с заправленными в них ботинками. Такое бывает, когда совсем отлежишь руку во сне, так, что потом приходится трясти ее другой рукой, чтобы сначала по ней прошла армия мурашек, после которой, в обозе, уже приходит чувствительность и способность двигаться.

– Пора.

Охранник справился с замками, и они подхватили его под руки, даже не надевая наручники. Его мысли были сосредоточены на ногах. Он пытался переставлять ногами, чтобы создать у соседей по корпусу хоть малейшую иллюзию, что он идет сам, но ноги предательски волочились по полу.

Его уложили на кушетку, застеленную чистейшей белой простыней. Кто-то читал приговор, но он ничего не слышал и не видел. Смерть через инъекцию яда. Всем своим существом он постигал значение этих слов. К нему подошла женщина средних лет с удивительно для такой работы добрым, сочувствующим лицом. На ней был белоснежный накрахмаленный халат, подстать простыне. Добрый доктор Айболит из детской сказки. Сейчас она спросит:

– Нус, молодой человек, как наши дела? – и обязательно улыбнется.

Она внимательно на него посмотрела, потрогала руки, определяя, какие у него вены, немного задумалась, затем достала шприцы и ампулы. Привычным жестом она свернула ампуле шею, высвободила томящийся в упаковке шприц. Ее движения были обыденно точными, словно она колола витамины, а не… С другой стороны, она ведь колола ему лекарство, от недуга со странным названием ВИНОВЕН.

– Поработайте кулаком, – попросила она, перевязав руку жгутом.

Она хочет, чтобы он работал кулаком, чтобы он помогал ей сделать ее работу?!

– Да не будьте вы, как маленький. Я же так не попаду в вену. Будет больно. Придется колоть еще. Только хуже себе сделаете. Ну же.

И вот кулак, его кулак, восстав против его воли, начинает сжиматься и разжиматься, сжиматься и разжиматься, заставляя вены вставать на дыбы.

– Достаточно.

Она намазала место будущего укола спиртом и медленно вонзила иглу, из которой потекла черная густая кровь, затем быстро вставила шприц и начала медленно вводить яд, после чего вновь приложила к месту укола ватку и выдернула, нет, лучше сказать, извлекла иглу. Все как в больнице.

Эти ритуалы, эта игра во врачей, игра в стерильность могли бы быть очень забавными, если бы не были так ужасны в своей бессмысленности. Это была жестокая гуманность – оберегать от инфекции кровь человека, который должен умереть через несколько мгновений.

Она села на специально приготовленный для этого стул возле кушетки и взяла его за руку, чтобы определять пульс. Она слегка сжала его запястье, и он почувствовал в этом движении нечто большее, чем обычный профессиональный жест. Это было дружеское участие, попытка сказать, что он не один, что она будет с ним до самого…

У него начало отниматься тело. Оно становилось ватным и все более невесомым. Язык был огромным. Казалось, что еще немного, и он вывалится изо рта, чтобы заполнить собой все помещение. Слюна тонкой струйкой стекала на простыню, но он не замечал этого, как не замечал своих мокрых и грязных штанов. Это организм пытался бороться за последние мгновения жизни, стараясь всеми доступными пму способами освободиться от яда. Его рвало, но он не замечал и этого.

Вначале он еще пытался вспоминать всякие философские учения о жизни после смерти, думать о перевоплощении, вспоминать, как умирал Сократ. Но Сократ был Сократом, тогда как он… Затем его отравленный рассудок стал уходить все дальше и дальше от реальности, пока последняя искра осознания не потухла навсегда.

– Что с тобой, милый?

– Кошмар. Мне приснилось, что меня приговорили к смерти, и приговор привели в исполнение. Смерть… как настоящая.