Валерий Михайлов - Рассказы и сказки для взрослых

– Здравствуйте, – только и нашелся сказать Костик.

– Какие милые варвары! – воскликнула шикарно одетая дама.

– Варвары, здесь? При всем уважении, Беатрисса, – произнес, подчеркнуто грассируя, щеголь средних лет в шикарном смокинге.

– Сами полюбуйтесь. Или вы хотите сказать, что это – эллины? – слышалось из разряженной толпы.

– Никогда не видела эллинов.

– В любом случае суббота обещает состояться, как вы считаете?

– О чем они? – толкнула Женька Костика. Ничего не понимаю.

– Подожди, – перебил ее Михей, – не будем дергаться. Пусть придут в себя. Тем более что их все равно больше.

– О чем ты? Это же Мир! – воскликнула Женька.

– Они все путают, – всплеснула руками одетая как кукла старушка, – это Рим, деточка, Рим, а не Мир. Мы – народ Рима, а откуда прибыли вы?

И тут они поняли, что не в состоянии ответить на этот вопрос. На выручку пришла все та же дама в шикарном платье:

– Да чего мы их мучаем. Им надо прийти в себя, выспаться, приготовиться к субботе…

Римом оказался огромнейший по меркам подземелья, шириной в несколько километров грот с высоченным, никто не знал, насколько высоким, потолком, излучающим яркий горячий свет, позволяющий расти траве и деревьям. Все свободное пространство Рима занимала городская площадь, превращенная трудами рабов в благоухающий парк. Здесь же в шикарных домах, вырытых в стенах грота, жили так называемые граждане Рима. С одной стороны это великолепие венчал обрыв, на краю которого, во всю ширину грота и был возведен Колизей. С другой стороны дома постепенно становились все хуже и хуже. Рим заканчивался лачугами рабов, сразу за которыми начинался непроходимый колючий кустарник.

Костик лежал на спине на поистине королевском ложе и смотрел в никуда, сквозь высокий лепной потолок. Несмотря на внешнее благополучие и роскошь ему было не по себе.

«Рим, Великий и Единственный, – думал он. – Еще одна подземная химера. Или не химера, а так, пародия на химеру. Или это первый круг рая? То-то их так встретили. Отдельные дома по несколько комнат. Жратва – какая хочешь, вИна… Прелесть. Кровать, вот, огромная, больше, чем самая большая квартира ТАМ… Женьку завалили нарядами. Она от такого счастья в себя прийти не может. – Костик вспомнил, как она в первый раз пыталась легко пройтись на каблуках, и чуть не сломала ноги. – Дитя дитем. Она бы в этих туфлях и спала, если бы не уставали ноги. Михей нервничает. К нему еще и рабыню подселили для полного счастья, а он весь напряженный. Не нравится ему в Риме. Тем лучше. Мы же не собираемся навсегда…»

Размышления Костика прервало появление Михея.

– Лежишь? – спросил тот, останавливаясь у входа в спальный покой.

С тех пор, как они свалились в Рим, Костик практически не вставал с постели, словно стараясь отоспаться за все прошлые и будущие дни и ночи в бесконечной веренице пустых туннелей. Женька, та наоборот, едва вскочив на ноги, отправлялась на рынок за новыми шмотками – благо римляне считали за честь подарить лучшее, что у них есть, гостям Рима.

– Заходи. Хочешь вина? – обрадовался другу Костик.

– Не откажусь. Жаль, что у них тут нет ни пива, ни сигарет.

– Зато есть многое другое. Первый круг изобилия или рай.

– Как бы он не стал нашим адом.

От этих слов по спине Костика прошла неприятная липко-холодная волна, настолько они перекликались с его тревогами.

– Не нравится мне здесь, – продолжил Михей изливать свою душу. – Не знаю еще, почему, но не нравится. Что-то у них тут не так.

– А, по-моему, тут у них слишком все так. Мы о подобном даже мечтать не могли, – возразил Костик, скорее, для собственного успокоения.

– У нас хоть тряпки да жратва попроще, зато нет всего этого… Не нравится мне. Варвары, эллины, римляне, патриции, рабы, гладиаторы. Я поговорил тут со своей. Ей сказали, она живет у меня, скажут завтра меня зарезать…

– Если бы они хотели нас убить, давно бы это сделали.

– Мы для них новая игрушка, забава. Пока им с нами интересно – никто еще в Риме не видел варваров, а что будет, когда им надоест?

– Почему ты на все смотришь с какой-то мрачной стороны?

– Ты думаешь, Рим безграничен? – усмехнулся Михей.

– Причем здесь…

– Думаешь, Рим безграничен?

– Нет, но…

– Вот именно. Если они будут здесь со всеми нянькаться.

– Ты же не собираешься здесь оставаться?

– Дело не в том, что собираюсь делать я. Вопрос в том, что собираются делать они.

– И что собираются делать они?

– Ты не интересовался субботой?

– Нет, я…

– И ты не знаешь, что такое гладиаторские бои?

– Наверно какие-нибудь соревнования.

– Да, только до нас соревновались исключительно проштрафившиеся граждане, да плохо работающие рабы.

– Хочешь сказать, что это своего рода наказание? Но за что нас наказывать, да и относятся к нам не как к наказуемым.

– В том то и дело. Почет, слава, жратва, бабы… Почему же тогда для них бои хуже рабства?

– Значит, они – рабы, а не бойцы, – Костика уже начал злить этот разговор.

– Мы как будто в разных городах живем, – не унимался Михей. – Женька, та вся в тряпках, помадах, цацках. Она ничего больше ни видеть, ни слышать не хочет. Ну да ладно, ей простительно, но ты… Ты-то почему не видишь Рим?

– Ты считаешь себя самым умным? Ну да, у одних дворцы, у других хижины, одни работают, другие нет, ну и что? Что у нас по-другому? Здесь вилла с бассейном, у нас склад с тушенкой. Кто успел, тот и взял. Люди везде одинаковые.

– А ты давал кому-нибудь на халяву тушенку? То-то и оно.

Суббота. Еще задолго до начала представления весь Рим, включая детей и рабов, устремился на трибуны Колизея. В городе оставались лишь они, да еще необходимая свита. Их нарядили в яркие костюмы и дали мечи. Настоящее боевое оружие.

– Вот тебе и почести, – прошептал Михей.

– Ничего. Не из таких переделок выходили, – Костик бодрился с большим трудом.

Они вышли на арену и буквально утонули в цветах, так народ Рима приветствовал гладиаторов.

– Начало пока ничего, – прошептала Женька.

– Подожди, в еду они здесь тоже чего только не кладут, – приободрил ее Михей.

Протрубили трубы, и рабы при помощи специального подъемного механизма подняли ворота Колизея, те, что были напротив гладиаторских. Оттуда на арену неторопливой походкой…

Жизнь возвращалась болью. Болела каждая клеточка, каждый миллиметр его несчастного тела. Казалось, у него не осталось ни одной целой косточки. Голова же не только готова была разорваться от боли, но еще и кружилась, а в глазах летали мушки, рыбки, зайчики в окружении разноцветных кругов, как у героев мультфильмов. Вслед за болью пришли вода и холод. Вода была холодной и лилась откуда-то сверху. Надо было открывать глаза, и вообще, возвращаться к жизни. Он попытался сесть. Тело принялось возмущаться на разные голоса, но, тем не менее, повиновалось.