Татьяна Малыгина - «Я крокодила пред Тобою…»

«Господи, помоги! Отведи беду, сохрани дитя и дочь вразуми!..» – молила мать.

– Останешься у нас сегодня?

– Да, мам. Не пойду туда.

– А собака как?

– А собака, как я. Ест, пьет и хозяина ждет. Справятся, не переживай.

На следующий день Нина Ивановна вызвала Марину на внеочередной прием под предлогом сдачи дополнительных анализов. Марина пришла, робко села на краешек стула.

– Ну, Мариша, давай живот посмотрю, замерю. Ложись.

Марина послушно легла, Нина Ивановна проводила положенные манипуляции.

– Ой, Нина Ивановна, что-то там…

– Что, Мариша? Все в порядке? Что беспокоит?

– Там, ребенок… он… кажется… пошевелился!

– Вот и ладушки, – довольная докторша погладила живот теплой ладонью. – Вот и умница. Все, Марина, обещай мне с сегодняшнего дня думать только о своем здоровье и о том, что хочет ребенок, а не о семейных дрязгах. Знаю, это трудно, но возможно. Пожалуйста, выноси, роди, а папаша сам потом прибежит. Помяни мое слово, ты у меня не первая. Обещаешь?

Маринка сидела, улыбаясь, кивала и слушала доктора в пол-уха, больше прислушиваясь к новым ощущениям где-то в районе пупка. Ребенок явно давал понять, что он живет. Что он хочет жить и он должен жить. Ей стало дурно от своего малодушия, от вчерашних мыслей и того, что снова подумала убить, что опять произнесла то страшное слово, которое культурные люди деликатно называют «прерыванием».

***

В книжный магазин, где работала Марина, захаживала женщина лет пятидесяти. Она была из постоянных покупателей и очень выделялась из людской толпы. Она ходила, как балерина, размеренной широкой походкой, с идеально прямой спиной, высоко подняв слегка наклоненную вправо голову. Смуглая, с темными волосами, зачесанными в тугой хвост, миндалевидными красивыми глазами и высокими азиатскими скулами, эта женщина, на взгляд провинциального жителя, одевалась и выглядела очень не «по-местному». Накидки, пончо, коротенькие зеленые леопардовые, из прозрачной резины, сапожки на зауженном к низу каблучке, юбки в пол, широкие палантины. Чудна я бижутерия из темного металла туго и приглушенно перекатывалась на груди, длинные тонкие пальцы украшали массивные, похожие на старинные, словно из далеких времен, кольца, диковинные броши схватывали на длинной шее многочисленные платки тонкой шерсти. Женщина носила, в основном, бадлоны – свитеры под горло, которые аккуратно скрывали еле заметный шрам у яремной впадины. Ее низкий голос, хриплый, периодически прерываемый булькающим кашлем многолетнего курильщика, когда она здоровалась, был слышен задолго до ее появления в Маринкином отделе.

Звали ее Татьяна Васильевна Ростовцева. И, конечно же, была она не местным жителем. Татьяна родилась и жила в Москве, в Северогорск приезжала к сыну и была постоянным клиентом букинистического отдела, в котором Марина работала, к тому времени – уже старшим продавцом. Татьяна Васильевна, как говорится, была абсолютно начитана. Она вообще была какая-то особенная. Не спорила, но могла убеждать. Не хамила, но на своем настаивала. Тупой и настырный собеседник не всегда мог понять – это он выиграл в споре, или его культурно послали. В общем, Марине Татьяна Васильевна нравилась, и она слушала ее столичные байки с большим удовольствием. Как-то Татьяна принесла в магазин необычную книгу, не художественную, не документальную, не историческую. Но в этой книге были какие-то давнишние свидетельства, какие-то небольшие притчи, что ли. Марина подержала книгу в руках, полистала. Темно-коричневый кожаный переплет, сверху, по центру, металлический желтоватый крестик, издана за рубежом.

– Библия, Татьяна Васильевна? – удивилась Марина.

– Библия.

– Зачем вам книга для сектантов?

– Да с чего вдруг? Православные, католики, протестанты – они все по-своему ее толкуют.

– И что в ней? Ну смысл ее в чем? Для чего она? – Марина крутила книгу в руках, без интереса пролистывая страницы.

– Да для веры. Основа человеку верующему.

– Так, значит, вы тут тихой сапой, Татьяна Васильевна, в бога веруете?

– И что тебя удивляет? Меня малышкой еще бабушка крестила. А ты сама-то крещена?

«Второй раз мне задается этот вопрос», – подумала Марина.

– Нет. Мы с родителями об этом не говорим вообще. Отец партийный, мама, знаю, тайком молитвы читает, пока отец не видит. Она вообще у меня разбирается в гороскопах, порчах, молитвах, во всем этом мистическом.

– Да-а, Мариша, – с ухмылкой протянула Ростовцева, – я вижу, мусора в твоей голове хватает. Ясно. Слушай, я тебе ее подарю. Книгу эту.

– Спасибо, конечно, только мне она ни к чему, – спохватившись, Марина добавила: – Наверное.

Она не хотела обидеть хорошего человека отказом.

– Вам нужнее, вы в ней разбираетесь. А до меня пока-а дойдет смысл жизни древнееврейского народа!

– Ты бери, не спорь. И сохрани книгу. Придет время, откроешь и прочтешь. Сейчас можешь пока не читать, все равно ничего не поймешь. Слушай, а ты креститься не хочешь?

– Да нет, не думала. Вряд ли. Я и в церкви-то ни разу не была.

– Как так? За двадцать с лишним лет и ни разу не была?

– Ну да. Даже не заглядывала. Что мне там?

– Да уж… – Татьяна удивленно посмотрела на Марину. – А ты сможешь взять три дня отгулов?

– Могу. А зачем?

– Приезжай ко мне в Москву, окрестим тебя там, хочешь?

«Слетать в Москву да еще пожить у Татьяны Васильевны! – Маринка от радости заерзала и готова была бежать за билетами немедленно. – Она еще спрашивает, поеду ли я в Москву?!»

Что повод – крещение, Марину не беспокоило.

– Татьяна Васильевна! Да хоть сейчас!

– Ну и хорошо. Давай на следующей недельке, пока тепло.

«И в Москву слетаю, развеюсь, и посмотрю, как Татьяна живет». Маринка шла домой, давно не чувствуя себя такой счастливой. Дитя радостно переворачивалось в животе, разделяя мамино настроение.

– Вовка, я в Москву лечу!

– На кой хэ?

– Креститься.

– Ха! Ну, у тебя то понос, то золотуха! Чего это ты надумала? И почему в Москву вдруг?

– Татьяна Васильевна в гости зовет, Ростовцева. А что? Съезжу погляжу, что к чему. Да и интересно это все, с крещением. Что-то новенькое в моей жизни.

– Ну-ну.

Вовчик уткнулся в сонеты Шекспира. На английском языке. «Странный, все-таки, Вовка мужик. То буха ет, то сонеты Шекспира читает. Хотя… Одно для тела, другое – души прекрасные порывы. Вот именно – души. Он и душит…» – Марине вспомнился Вовкин припадок маньяка-душителя. Она его простила. Ревнует, значит, любит.

Татьяна встретила Марину, и по чистой солнечной столице, болтая о том о сем, они доехали до Багратионовской, где жила Ростовцева. Ее дом стоял на удаленной от московского шума зеленой улочке. Просто обставленная, небольшая двухкомнатная квартира просто кричала, что ее обитательница книгочея. Или книгоман? Короче, книголюб.