Татьяна Малыгина - «Я крокодила пред Тобою…»

обуви, стал ходить по чужим ему комнатам, заглядывая в каждый шкафчик. «Как странно. Я ведь не люблю Олега… И зачем позволяю ему унижать Машкиного отца? И Вовку не люблю. Тогда почему его так жаль? Вечная бабья жалость, тебя по морде, а ты – за его сапоги: прости, родной!»

– А-а, Мариша, ты подслушиваешь? – Калугин отвернулся от Володи. – Иди-ка к нам! Давай выпьем.

– Не подслушиваю. Машку укладывала.

– Поешь, лапа, ты совсем ничего не ела.

Марина села за стол. Какое-то время они сидели втроем и молчали. Володя встал и пошел в коридор.

– Ты куда? – спросила Маринка.

– Домой. К маме. А что? Мне сказали, что мне пора.

Марина сидела, опустив голову. Слезы лились не переставая.

– Вов…

– Марина, не начинай. Отпусти его, – Олег положил ладонь на ее руку.

– Олег…

– Марина, все! Что за мазохизм?

– Да, Марина, не начинай, – Володя медленно обувался. – Я хочу поцеловать дочь на прощание.

– Она спит, разбудишь… – тихо ответила Марина.

– Вова, слушай, кончай спектакль! На какое прощание! Завтра придешь и целуй дочь, сколько хочешь. Прекрати Маринку травить, не видишь, что ли, ни хрена? – Калугин встал в проеме кухонной двери.

Маринка завыла в голос. Она сидела, положив голову на сложенные на столе руки. У нее началась настоящая истерика. Олег выскочил в коридор и близко подошел к Володе.

– Дождался? Три секунды тебе!

– Олег! Не тронь его! Убирайтесь оба! Володя, подожди!.. – Марина побежала в коридор, Олег преградил ей путь.

– Отойди, – Марина попыталась оттеснить Олега. Он не двинулся с места.

– Марина, пожалуйста, успокойся, он уходит. Да уйдешь уже ты, в конце концов, или нет?!

Они стояли лицом к лицу, Володя и Олег. Марина вцепилась в руку Калугина и смотрела на Вовку. Она плакала, ей было жаль его, жаль себя и Машку, вместе с ним навсегда уходила их любовь, которой не было. Она физически чувствовала, как что-то обрывается внутри.

– Лукьяненко, что ты наделал? Гад! От тебя одна боль! Убирайтесь оба! О-оба-а! Олег, пусти меня! Да пусти же!

– Не пущу!

Олег крепко держал вырывающуюся Маринку.

Вовчик открыл дверь, сделал шаг за порог.

– Вовка, подожди! Подожди! – Марина рвалась к нему.

– Да иди ты уже! – кричал Олег, сдерживая вырывающуюся Маринку.

Лукьяненко медленно сделал второй шаг, третий и начал быстро спускаться по лестнице. С нижнего этажа до Марины донеслось истеричное, нарочито беспечное, отчаянное Вовкино:

– Целую ваши деньги!

Марина затихла, слушая его удаляющиеся шаги. Олег отпустил ее. Она стояла у открытой двери, опершись о косяк, кусая губы.

– Пошли в дом, – Олег мягко обнял ее за плечи, – все, лапочка, все, не надо. Завтра ты осознаешь все, и станет легче.

– Ты откуда знаешь? – еле прошептала Марина.

– Знаю, – так же тихо ответил он. – Я знаю, – твердо повторил Олег.

Марина закрыла дверь и прошла на кухню. Налила полстакана водки и выпила залпом.

– Э, э, девочка! Давай-ка будем закусывать! – Олег отрезал колбасы и сделал бутерброд. – Ешь! Жуй, кому говорят!

Марина автоматически жевала, прислушиваясь к горячо разливающейся в желудке волне. Хмель ударил в голову, и внутреннее напряжение постепенно исчезало, ноги обмякли, все мысли улетучились. «Как легко! Хорошо как и просто стало. И совсем даже водка не зло. Во всяком случае, дешевле американских психологов. А причем здесь психологи? И вообще, зачем они нужны? Тем более, американские…»

– Олег, налей мне еще.

– Может, не надо?

– Ой, слушай, давай сам «не надо». И перестань меня опекать.

– Я только начал. Болеть ведь завтра будешь.

– Завтра и полечусь.

Олег не отходил от нее весь вечер. Она то плакала, то смеялась, вспоминая что-то, потом затихала надолго, то вдруг начинала рыдать, куря сигареты одну за другой. Олег немного побренчал на гитаре. Уложив свою внезапную, бесчувственную женщину, он убрал со стола, проветрил кухню и вымыл посуду. Потом он долго курил у окна, не думая ни о чем, как должное принимая все происходящее с ним. Марина в розовом, с синими пионами, шелковом халатике лежала рядом с Машкой, свернувшись калачиком и поджав колени к подбородку. «Поза эмбриона. Ищет защиты». Олег, замерев, стоял и смотрел на невесть откуда свалившихся на него женщин. «Странно, теперь это мои девочки… А раз мои, значит, больше ничьи».

***

Утром Марина не смогла встать. Голова разрывалась от жуткой боли. Запах вареного кофе вплыл в комнату.

– Я тебе кофе сварил. Доброе утро, лапушка!

– О-ой, нет, Олег. Только не кофе, не сейчас. Плохо как… Принеси тазик, меня сейчас вырвет…

– Я уже принес, еще с вечера. У кровати стоит.

Марина резко склонилась к полу. Калугин тихонько вернулся на кухню. Он достал из холодильника водку и налил стопочку. Приготовил кефир и еще, на всякий случай, пива. Ну что-то же из всего этого изобилия Мариша выберет. Вернувшись в спальню, Олег увидел безликую, совершенно никакую Маринку. Бледная, с черными кругами под глазами, пересохшими губами, она лежала, натянув одеяло на нос.

– Я страшная, не смотри на меня.

– Не смотрю. Я тебе попить принес, что будешь?

– Воду. Не могу ничего.

– Мариша, по правилам, надо немного водки выпить.

– Это опохмел. Я никогда не похмеляюсь.

– А зря. Организму легче будет. Послушай бывалого.

– Олежа, не могу, правда.

– Надо через силу. Ну, давай!

– Давай кефира, что ли…

Марина сделала несколько глотков.

– Маша спит еще?

– Да, спит. Я Милке позвонил, сказал, что ты не выйдешь сегодня.

– А что ты сказал, почему не выйду?

– Правду сказал, что набухАлась вчера.

– Бли-ин, зачем? Стыдоба…

– Нормуль, она не удивилась, баба ушлая, спросила, не вмести ли пили, раз я звоню.

– И что ты сказал?

– Правду сказал. Что вместе.

– А она?

– Сказала: ну вы даете.

– А ты?

– Поржали малость, то-се. Да нормально все, что ты как маленькая?

– Бли-ин… Раз Милка знает, значит, и Славик, и Ирочка твоя.

– Да тебе-то что? Знают, и ладно. Слушай, я за своими шмотками сгоняю, полежишь одна? Я быстро!

– Ладно, давай. Только недолго, а то Машка проснется, а я даже накормить ее не смогу.

– Хорошо! Я пошел. Я мигом!

Кефир пошел следом за вчерашними закусками. Маринку полоскало беспрерывно. После каждого приступа она через силу пила простую воду и думала о том, что ее новая жизнь началась с тяжелого похмелья. «Надо курить бросать, как кошки во рту ночевали…» При воспоминаниях о сигарете Марину снова начало рвать. Дочка проснулась часам к одиннадцати, когда Марина уже могла более-менее дойти до кухни.

– Мама болить?

– Да, Машуня, мама болеет, головка бо-бо.

Марина сварила кашу, стараясь не вдыхать запах приготовленной еды. Ее мутило. Олег пришел к обеду.