Василий Лягоскин - Злое дыхание древней гробницы

Профессор не раз бывал в усыпальницах – эта ни своей особой атмосферой, ни сгущающейся с каждым шагом чувством опасности не напоминала ни одну земную. Скоро Такамура смог увидеть каждый уголок огромной сводчатой пещеры. Пещера была погружена в полумрак. Нет – она была освещена неведомым и невидимым источником света! А лучше всего был освещен постамент посредине пещеры, на котором покоился черный гроб без крышки. Последняя стояла рядом, прислоненная к стене так, что профессор едва не задел ее, спускаясь с последней ступени.

В гробу лежал высокий худой человек в темном одеянии. Последнего словно разбудил этот шаг Такамуры. Незнакомец вдруг легко сел в своем могильном ложе, и медленно открыл глаза. В его лицо словно возвращалась жизнь. Возвращалась с каждым словом, что бросал профессор в затуманенные глаза бывшего покойника:

– Кем бы ты не был, незнакомец, ты станешь моим первым рабом в этом мире!

Такамура вдруг вздрогнул. Покойник вполне живым голосом повторил за ним:

– Ты станешь моим первым рабом в этом мире!

Фразу он произнес, как и профессор, по-японски. Но трудности перевода его очевидно не беспокоили. Потому что по его лицу было видно – он прекрасно понял смысл каждого слова. Его глаза вдруг широко распахнулись, и он повторил – уже на другом языке, который профессор – к своему глубокому изумлению – тоже понял.

– Да, – прогремел голос человека в черном, спрыгнувшего на каменный пол, – ты станешь моим первым рабом, но далеко не последним.

Он склонился к низенькому японцу, и уставился ему в глаза тяжелым немигающим взглядом. Перед Такамурой мелькнула картинка седой древности – пылающие города; рыдающий дети и женщины. А потом навалилась такая гнетущая тяжесть, что профессор лишь краткие мгновения смог противостоять ей. Весь талант и опыт земного гипнотизера в один миг был стерт в порошок, и посыпался тонкой струйкой на каменный пол.

– На колени перед своим господином, Великим Горном!

Маленький японец рухнул на камень, не ощущая боли. Лишь неземное блаженство и стремление тотчас выполнить следующий приказ господина царили сейчас внутри него. А рядом расправил плечи Анатолий Лазаренко, только теперь освободившийся от гипнотических чар Такамуры. Он удивленным взглядом обвел темный зал, маленького японца, истово бьющего поклоны высокому худому человеку в черном одеянии. Лоб японца уже был разбит в кровь. Лоб космолетчика немного напрягся – он вдруг вспомнил этого японца; видел его не один раз в визоре.

– Это же профессор.., – чуть не выкрикнул он в лицо долговязому незнакомцу.

Его рука между тем сама тянула из зажимов на бедре энергобластер. Увы – оружие так и не покинуло своего места. Мозг Анатолия, едва освободившийся от тяжкого гипнотического бремени, подвергся новой атаке. И этот ментальный удар был многократно сильнее.

– На колени! – прогремело под сводами пещеры.

Тело Лазаренко стало ватным; ноги действительно готовы были подогнуться, опуская тело на камень.

– На колени! – снова прозвучал приказ на языке, ставшем вдруг понятным для Лазаренко.

Сердце космолетчика забилось медленней, прекращая подачу крови, но он все стоял, покачиваясь, с побелевшим лицом. Чародей удивленно посмотрел не него. Он понял, что человек, стоящий перед ним на ватных ногах, скорее умрет, чем переступит через какой-то внутренний порог.

– Ладно, – махнул рукой Горн, – живи.

Анатолий отступил назад. Кровь заструилась по его жилам, возвращая лицу естественный цвет, но не выражение. Оно снова являло собой безжизненную маску.

А чародей словно не лежал неподвижно несколько веков. Он неожиданно легко пошел к лестнице; буквально вбежал по ней туда, откуда манил свежий воздух. Слишком свежий – для центра Гудваны, где четыреста лет дремал в волшебном сне Горн. Он остановился, выйдя из пещеры и глубоко вдохнул морозный воздух.

– Зима?! – удивился он.

Внутренний хронометр, исправно тикавший все эти годы, не мог обманывать. По нему выходило, что чародея должна была встретить буйно цветущая весна. А тут… Его взгляд остановился на космолете.

– Это что? – повернулся он к Такамуре.

Тот, словно открещиваясь от невысказанного обвинения, махнул рукой на Анатолия и отступил в сторону. Лазаренко безжизненным голосом пояснил:

– Это мой космолет «Стрелка».

– Вы прилетели на нем?

Теперь кивнули оба землянина.

– Откуда?

– Лазаренко молча ткнул рукой в небо.

– Откуда!? – повторил Горн с нажимом.

– С Земли, – вступил в разговор Такамура.

– А далеко находится эта ваша Земля?

Профессор беспомощно пожал плечами и снова кивнул на космолетчика. Тот, помедлив, ответил:

– Двенадцать ноль переходов и еще немного на ракетной тяге.

– Сколько это будет в дневных переходах?

В другой ситуации Лазаренко бы растерялся, услышав подобный вопрос. Но теперь он задал встречный:

– А что такое дневной переход?

Теперь замялся Горн. Ему никогда не приходило в голову размышлять на подобные темы; дневной переход был данностью – как утро, вечер или ночь. Он был и все. Однако чародей нашелся, перевел в понятные каждому величины.

– Если на хороших лошадях, то верст сто-сто двадцать.

Командир быстро сделал в уме необходимые вычисления.

– Дневных переходов приблизительно будет, – неживая маска его лица чуть скривилась, обозначая улыбку, – десять в двадцать четвертой степени…

Горн, конечно не понял этих слов, но по мелькнувшему в глазах Анатолия почтению к столь громадному числу, осознал, что эта Земля очень далеко.

– Ладно, – махнул он рукой, – вернемся к нашему миру. Летит ли за вами еще кто-нибудь?

– Да, – не хотя ответил командир «Стрелки», – космолет «Белка» в двух часах полета за нами.

– Ах ты!.. – неразборчиво забормотал по-японски Такамура, – подступая к командиру со сжатыми в кулаки руками.

В его глазах вспыхнул недобрый огонек. Впрочем, он тут же погас, когда Горн поднял руку.

– Стой, – воскликнул он, останавливая маленького японца, подступившего к рослому, плечистому Анатолию, – ты сразишься с ним тогда и там, где укажу я. А пока ответь – они опасны?

– Да, – склонился в низком поклоне перед господином профессор, – одним залпом они могут сжечь половину этого города.

– Ну что ж! – Горн поднял руки к небу и заговорил, теперь уже непонятно для землян, четко выговаривая слова.

Грудь Такамуры заполнила неземная благодать – его господин творил великое волшебство, в чем сам профессор тут же убедился воочию. Разом потухли огни, обозначавшие основной и аварийный люки космолета. Сам корабль словно осел в снегу, лишенный энергии. Автономные батареи, питавшие его жизнью на случай отключения двигателя, тоже разрядила невидимая рука.