Сергей Танцура - Остров быка

Этому Хорива в палестре не учили. Однако протоспатор городского ополчения Борей не мог допустить, чтобы его сына воинскому мастерству обучали пусть и не самые худшие, но все же посторонние люди. И он гонял Хорива до изнеможения на заднем дворе их дома, заставляя его по сто раз на дню повторять одни и те же движения. И столько же раз Борей требовал от сына, чтобы тот никогда не применял эти приемы к своим друзьям, да и к другим людям тоже, если только они не будут угрожать его жизни. Теперь Хорив понимал, почему.

Осознание только что содеянного медленно проникало в разгоряченный схваткой мозг Хорива. Тяжело дыша, он неверяще уставился на распростертое перед ним тело с неестественно вывернутой шеей, и почувствовал внезапный озноб, словно на него вдруг подул ветер с горных ледников. Запоздалый ужас объял его душу и тугим узлом скрутил его внутренности, и Хорив отшатнулся прочь от мертвого Фокия, сотрясаемый жестокими судорогами. Его вырвало, хотя желудок был пуст со вчерашнего дня, и кислый запах желчи, хлынувшей у него изо рта, разнесся по поляне, мгновенно пропитав собой весь находившийся здесь воздух.

– Ах ты, ублюдок! – проревел над ним чей-то голос, и твердый носок крепиды вонзился ему в бок, оторвав Хорива от земли и швырнув в сторону, закручивая, как выпущенный из пращи камень. Новый приступ рвоты скрутил мальчика еще в полете, и на землю он свалился, перепачканный ею с головы до ног, ничего не видя вокруг от застилавших его глаза слез.

– Фокий был моим братом! – все более распаляясь, рявкнул тот же голос, и второй удар вздернул мальчика в воздух, послав его еще дальше. Теперь Хорив упал плашмя, как лягушка, даже не пытаясь сгруппироваться, и громко вскрикнул от пронзившей его бок острой боли: на этот раз бьющему, похоже, удалось сломать ему несколько ребер. Но останавливаться на этом он явно не собирался, и Хорив съежился в ожидании очередного пинка, который вполне мог оказаться для него последним.

Однако его мучителю хотелось большего. Обессиленный, теряющий сознание Хорив ощутил, как чья-то могучая рука стиснула мертвой хваткой ворот его хитона и легко, будто перышко, подняла мальчика в воздух. Задохнувшись от новой волны боли, яростным огнем опалившей все его безжалостно избитое тело, Хорив открыл глаза и совсем близко увидел перекошенное в дикой злобе лицо Беонфа, почему-то смотревшего на него снизу вверх.

Встряхнув мальчика, как тряпичную куклу, лапиф яростно прошипел, брызгая слюной:

– Я бы мог свернуть тебе шею, как ты сделал это с моим братом, но это было бы слишком легко для тебя. Я убью тебя медленно, по капле выдавлю из тебя твою поганую жизнь, чтобы ты до конца прочувствовал, как она покидает тебя.

Хорив лишь вяло дернулся в его руке – и третья порция рвоты выплеснулась прямо в лицо опешившему разбойнику. Дико взревев, Беонф бросил Хорива на землю, но тут же вновь поднял его – и зажал его горло в железный замок, мгновенно перекрыв ему доступ воздуха и кровоток. Последний проблеск сознания заставил Хорива вцепиться в руку лапифа, перевитую твердыми, словно отлитыми из бронзы, мускулами, но с таким же успехом он мог бы попытаться разжать сдвинутые челюсти Симплегад. Все завертелось перед глазами Хорива в неистовом, безумном коловороте, и он натужно захрипел, будто хотел спародировать напоследок мертвого Фокия. И обмяк, когда черная, беспросветная тьма неудержимым потоком хлынула в его разум, сметая все на своем пути…

…Длинная, с черным оперением стрела с хрустом вонзилась Беонфу в затылок и, пробив нёбо, вышла у него изо рта. Распахнув глаза в искреннем изумлении, лапиф страшно, навзрыд всхлипнул и, разжав руки, мешком повалился на землю, захлебываясь кровью. Ноги Хорива, ничем больше не удерживаемого, подогнулись, но еще прежде, чем он успел сесть рядом с убитым Беонфом, что-то коротко свистнуло над самым его ухом – и Геонт, успевший подняться и с волчьей усмешкой наблюдавший за казнью Хорива, крутнулся на месте и рухнул лицом вниз, скребя по земле ногами, словно пытался уползти от оперенной смерти, уже торчавшей у него под лопаткой. Лихий, что-то сообразив, сломя голову кинулся прочь, бросив даже свою махайру, но тут же упал со стрелой в пояснице, дико визжа от нестерпимой боли, скрутившей его в бараний рог.

Хорив не шевелился, недоуменно глядя на развернувшуюся вокруг него бойню. В захвате лапифа, едва не раздавившем его горло, он уже простился с жизнью, и теперь никак не мог поверить в свое спасение. Даже Фарика и Вингнир, с плачем повисшие у него на шее, не смогли вывести его из этого ступора, и он сидел отстраненный, словно дух, напившийся воды забвения из Леты.

Однако постепенно это состояние все же проходило, и когда у него за спиной раздались чьи-то неспешные, уверенные шаги, Хорив нашел в себе силы оглянуться. К нему медленно приближался, с интересом осматривая место боя, высокий бронзовокожий мужчина, небрежно сжимавший в левой руке огромный, в рост человека, грозно изогнутый лук, всем своим видом говоривший о таившейся в нем колоссальной мощи. Впрочем, Хорив уже имел случай наглядно убедиться в этом: три тела, пронзенные едва ли не навылет, лежали так близко от него, что забыть о них не представлялось никакой возможности.

Но личность их нежданного спасителя занимала Хорива сейчас куда больше, чем его оружие. Одет этот появившийся так вовремя незнакомец был в грубое льняное схенти, едва достававшее ему до колен и удерживаемое на бедрах потертым сыромятным ремнем, украшенным давно не чищенными бронзовыми фалерами, и эмбаты – боевые сапоги на толстой, подбитой гвоздями подошве, с массивным и низким каблуком. Его щеки и подбородок покрывала неряшливая многодневная щетина, далекая, однако, от общепринятой бороды, а на голове чуть кривовато сидел грязный, потерявший всякую форму парик из овечьей шерсти, делавший его похожим на полудиких собак, что на лесистых склонах Иды сопровождали стада овец, принадлежащие почти столь же полудиким фригийцам. Однако было заметно, что лишь страшная нужда вынудила этого человека столь небрежно относиться к своей внешности, и еще совсем недавно он выглядел иначе, служа истинным образцом аккуратности и порядка.

Троя была торговым городом, расположенным на перекрестке множества морских и сухопутных путей, и на ее улицах можно было встретить людей самых различных кровей и племен, от заносчивых ахейцев, считавших всех остальных никчемными варварами, до настоящих варваров – тавров с побережья Понта Эвксинского, пересекавших его и Пропонтиду на убогих долбленках – моноксилах, которые и кораблями-то назвать можно было только в насмешку. И Хориву не потребовалось много времени, чтобы определить, что перед ним роме: один из тех сынов, которыми славится Кемет – великая держава по ту сторону Моря Средь Земель.