Сергей Танцура - Остров быка

Проходя мимо Фокия, лучник на секунду задержался, глядя на сломанную шею лапифа, и покачал головой в невольном восхищении. Приблизившись затем к Хориву, он сел перед ним на корточки и, явив в лучезарной улыбке свои белоснежные, как у ребенка, зубы, с сильным акцентом произнес:

– Я – Камес, сын Нармера. Я видел, что тут было, и счел за благо вмешаться.

– Это было весьма кстати, – с чувством выдохнул Хорив, расплываясь в ответной улыбке. Камес кивнул в сторону Фокия.

– Ты хорошо дерешься, совсем как Ирсу… леопард. Из тебя выйдет отличный неферу.

Взгляд Камеса, направленный на Хорива, на краткий миг из доброжелательного стал задумчиво-оценивающим, словно в голове роме возникла вдруг какая-то идея. Однако Хорив этого уже не видел. Уловив какое-то движение позади себя, он резко обернулся – и вздрогнул, увидев еще пятерых роме, окруживших их со всех сторон. Они появились совершенно бесшумно, как будто были не людьми, а подданными Гекаты, и теперь также тихо стояли на краю поляны, неподвижные, словно статуи. Лишь один из них – чернокожий гигант с могучими рельефными мускулами, которым позавидовал бы и Геракл, – подошел поближе и, склонившись над Лихием, с бесстрастным лицом осмотрел его. Разбойник, про которого Хорив успел уже позабыть, больше не кричал, а только тихо скулил, как жестоко избитая собака. Неопределенно хмыкнув, роме поглядел на Камеса и что-то спросил у него на незнакомом Хориву гортанном языке, состоявшем, казалось, из одних согласных. Не переставая улыбаться, Камес лишь махнул рукой – и воин молниеносным движением, говорившим о многолетней практике, выхватил из-за пояса широкий листовидный кинжал и перерезал лапифу горло, обрывая его мучения.

Вингнир судорожно сглотнул, словно что-то перекрыло вдруг ему воздух, а Фарика уткнулась лицом в плечо Хорива, стремясь стать как можно меньше и незаметнее. Ощутив колотившую ее дрожь, Хорив с трудом поднял ставшую удивительно тяжелой руку, едва не закричав от боли в сломанных ребрах, и ободряюще потрепал ее по голове. Однако он и сам уже не слишком-то доверял этим странным пришельцам, и теперь следил за ними со все возрастающей тревогой.

– А что делать с этими? – спросил на своем языке чернокожий воин, ткнув в сторону детей окровавленным кинжалом. Камес безразлично пожал плечами и встал, о чем-то размышляя. Наконец он сказал, решившись:

– Возьмем их с собой.

– Зачем, во имя Себека? – искренне изумился воин. Камес вздохнул.

– Вольно или невольно, но мы спасли им жизнь, и теперь, быть может, они сумеют спасти жизнь нам. Или ты думаешь, что Великий Дом – жизнь, здоровье, сила! – будет счастлив, узнав о гибели своего первого полемарха и всего своего флота? Конечно, дети не лучшая замена всего этого, но это шанс, Герех. Единственный шанс.

– Хочешь предложить их жрецам, наварх? – догадался воин.

– Именно, – коротко кивнул Камес. – Так что грузите их в повозку, только свяжи мальчишку, если не хочешь, чтобы он и тебе сломал шею.

– Пусть попробует, – усмехнулся гигант. – Узнает, какая шея у Гереха.

И, перешагнув через Лихия, он двинулся к притихшим детям, на ходу разминая плечи, словно готовился к борцовскому поединку.

Хорив, как ни старался, не понял ни слова, но тон этого разговора заставил его насторожиться. И когда роме шагнул к нему, мальчик напрягся, хотя это было единственным, что он сумел сделать. Его избитое тело, буквально измочаленное разъяренным Беонфом, совершенно не реагировало на приказы мозга, и только глаза его продолжали смотреть, живя своей, отдельной от остального организма жизнью. Будто зачарованный, следил он за тем, как подымается для удара обутая в тяжелый эмбат нога Гереха, и даже не шелохнулся, когда она, завершив размах, пнула его, наконец, с сокрушительной силой прямо в лицо. На миг Хориву показалось, что на него обрушилось само небо, ломая его кости своей непомерной тяжестью, и его голова взорвалась в грохоте и пламени, разбросав осколки на оргии вокруг. Он еще успел услышать испуганный крик Фарики, но это не вызвало в нем уже никаких эмоций, словно удар роме вышиб из него не только дух, но и все человеческие чувства. И милосердное беспамятство приняло его в свои мягкие, но такие необоримые объятья…

Плеск волн, рассекаемых мощным носовым тараном триаконтеры, навевал покой и умиротворение. Свежий ветер упруго надувал желтый прямоугольный парус над головой, протянувшийся через весь корабль от ростра до кормы, и красное Око Ра в его центре взирало на раскинувшееся перед ним Миртойское море решительно и надменно, как и полагалось великому божеству. Весла за ненадобностью были втянуты внутрь, давая гребцам долгожданный отдых, и сюринкс келевста не нарушал разлитой в горячем, пропитанном солью и йодом воздухе дремотной тишины.

Перегнувшись через низкий борт, Хорив с ленивым интересом следил за дельфинами, резвившимися в такой близости от корабля, что поднятые ими брызги сияющими россыпями окатывали мальчика, заставляя его жмуриться от удовольствия. В нескольких шагах от него Вингнир и Фарика изводили своими бесконечными вопросами главного кормчего Немти – угрюмого кряжистого роме, чьи широкие ладони были покрыты жесткими мозолями от постоянного трения о кормило. Немти отвечал нехотя и односложно, а чаще и вовсе не открывал рта, предпочитая пережидать этот словесный водопад молча, но Хорив давно уже заметил, что внимание детей доставляет старику искреннее удовольствие, хотя он и не спешил демонстрировать это. Дети тоже чуяли это – и буквально льнули к этому хмурому и вечно чем-то недовольному человеку, которого чурались и откровенно побаивались все остальные члены экипажа, включая даже Камеса.

Вспомнив о навархе, Хорив оставил свои наблюдения за дельфинами и перевел взгляд на нос триаконтеры, где Камес что-то напряженно высчитывал, стремительно перебрасывая разноцветные бусины абака по натянутым на его раме проволочкам и поминутно заглядывая в разложенный перед ним перипл. Временами Камес морщился, явно недовольный полученным результатом, и, встряхнув абак, возвращал его бусины в исходное положение и принимался считать все заново. В такие моменты его рука непроизвольно ныряла под парик – почесать бритую макушку, отчего тот окончательно сбился ему на затылок, держась там только чудом, а губы наварха раздраженно кривились, беззвучно проговаривая самые страшные проклятья, известные ему.

…Камес что-то высчитывал, заглядывая в перипл…

Хорив вздохнул. Он не признавался в этом самому себе, но личность Камеса интересовала его все больше и больше, и прежде всего из-за той таинственности, которая его окружала. Наварх словно бы не замечал своих пленников, безразличный ко всему, что не касалось проблем навигации. Хорив не раз уже пытался заговорить с ним, чтобы выяснить его планы насчет их будущего, но Камес всегда проходил мимо, словно мальчика попросту не существовало. И все попытки Хорива изменить такое положение вещей разбивались о непрошибаемый апломб наварха, словно волны прибоя о неприступный каменный утес.