Сергей Пилипенко - Амплуа Нефертити

Все в ней было из золота. Даже стул, разукрашенный камнями и отделанный многими рисунками, был золотой.

Стол был серебряный, но кайма шла позолотой. По крайней мере, мне так тогда казалось. Ножки стола прямые с лишь небольшими изгибами ближе к полу. Скорее он напоминал разделочную доску, так как был длинным и не особо широким.

Были какие-то ручки по сторонам, также из золота и была посередине одна роспись.

Какой там рисунок я не успел разобрать, так как моя фея вернулась.

Шагнув на одну из ступенек высокого ложе, также сделанного из золота, царица улыбнулась мне и протянула руку.

– Иди же ко мне, мой дорогой и сладкий. Я и не знала, что Боги пошлют мне тебя.

Я непонимающе посмотрел ей в глаза и робко ступил на ту самую ступень, что привела меня полностью к власти царицы над моим телом. Почему-то дрожь пробежала по всему телу, и я невольно содрогнулся.

Нефертити взяла меня за руку и, положив ее себе на плечо, велела идти вперед.

– Иди, радость моя, солнце дня, уходящего в ночь. Веди меня, свою царицу в ложе, где я предам тебя древу любви и заставлю забыть, кто ты есть и почему сюда пришел. Я расскажу тебе многое и многое расскажешь ты мне сам. Эта ночь любви соединит нас навек, а дальше ты сделаешь выбор сам. Либо будешь со мною вовек, либо станешь управой грозою.

– Чем, чем? – залепетал я на своем языке, еще не совсем понимая ее иноязычную речь.

– Это неважно, – тихо прошептала она. и провела пальцами руки по моим губам.

Мой рот сомкнулся и я, казалось, застыл навек. Что-то сладкое пробежало по телу, и я содрогнулся вновь, но уже тише. Так тихо, что сам удивился.

«Очевидно, я умираю от любви», – так сказала мне моя душа, так как я сам уже говорить не мог. Я где-то парил в облаках, и глаза мои были устланы белым туманом.

– Очнись, милый мой, – зазвенел у меня в голове чей-то голос, и я открыл глаза.

Это была она. И это не то слово. Она была без маски. Такое лицо я не мог видеть нигде. Я закрыл глаза и снова открыл.

– Да, это я, – снова зазвучал мягкий голос у меня в ушах, – как нравлюсь я тебе?

– Ты прекрасна! – восхитительно крикнул я, но голос мой где-то застрял внизу и наружу почти ничего не вырвалось. Губы подчинялись только ей

и словами больше я не возобладал.

– Слышу тебя, – пропел мне ее голос, – и знаю, что ты мне сказал. Верю тебе, – улыбнулась она вконец.

– О, Боги, – выдохнул я, – спасите меня. Она меня погубит.

Что-то больно укололо мне в сердце, и я вновь задрожал. Затем бессильно повалился на ложе, до которого мы, не знаю как дошли, и только смотрел ей в глаза.

– Любишь ли ты меня? – звенел голосок в моих ушах.

– А, что такое любить? – хотел спросить я вслух, но ничего не получалось, и только ум мой излучал это, хотя очевидно сама Нефертити меня понимала.

Она только кивнула головой и улыбнулась снова.

Я не знаю, сколько тепла выделилось из ее глаз, и я не знаю, достоин ли я был этого. Но я знаю точно – оно поразило меня внутри и сразило буквально наповал.

– Ложись ровнее, – мягко сказала она и обронила свою руку мне на грудь.

От ее прикосновения я содрогнулся. Нет. Рука ее не была холодной, горячей или какой еще. Она была просто рукой.

Рукой неизведанного ранее мне тепла. Она одаряла меня ним с ног до головы, и оно же ударяло во все мои затаенные места.

Наверное, я потерял сознание, но вскоре вновь обрел себя и увидел ее.

Царица нежно смотрела мне в глаза, и я спросил:

– Ты всем даришь свое тепло, о жрица любви и счастья?!

– Да, всем, – честно призналась она, не отрывая взгляда от моего лица.

– Но сколько его у тебя? Ты не иссякаема? – удивился я сам своему вопросу.

– Может и так, а может и нет, – улыбнулась она, – скажи: нравлюсь ли я тебе?

– Да, о царица небес. И я уже боюсь, что я тебя потеряю. Я это чувствую впервые. Но ответь мне еще на один вопрос, – продолжал я свое все тем же немым методом, заставляя свой ум трудиться, – откуда твое тепло?

– Оно с небес, – мягко сказала она и провела вновь пальцами по моим губам.

– О, Боги, я могу говорить, – сказал я и даже услышал свой голос, который

прогремел, как гром среди тихого дня.

– Тише, успокойся, – сказала Нефертити, – не говори так громко. Можно испугать тех, кто там остался за стеною, – она указала рукой куда-то вглубь

темных коридоров.

– И ты завтра вновь повстречаешь кого-то другого и будешь отдавать ему свое тепло? – с некоторой ревностью и жаждой одинокой принадлежности спросил я.

– Да, – мягко улыбнулась царица, – это мой долг отдавать свое тепло.

– Но, если ты всем его будешь отдавать, то с чем останешься сама?

– С ним же. Оно неисчерпаемо. Я беру его отовсюду, – ответила мне фея любви и обвела рукой ложе.

– Что? Только здесь и только отсюда?

– Нет, – покачала она головой, – я беру его отовсюду.

– Со всей земли?

– Да, почти так. Но, давай, все же приступим к самой любви, ведь время уходит и дальше наступит ночь. А ночь – это холод. И тепла в ней мало.

– Да, – согласился я, и вмиг какой-то огненный поцелуй обжег мои губы, а сам я на время забыл вообще, что существую.

– Это было прекрасно, – сквозь губы проговорил я, лишь только очнувшись от той самой большой любви.

– Не прерывайся, – мягко сказала она, и вновь мы слились в едином порыве, словно навеки.

– Да, – только и успел сказать я пред тем, как мы снова погрузились в какой-то сладкий сон.

Я сказал сон?

Но это не так. Это была явь и кому, как не мне, понимать это более.

Мне – прошедшему сколько пути, мне – прождавшему сколько времени, мне – одичавшему и обезумевшему от желания постичь то, чего я толком не знаю.

Да. Это творила явь, и яркие краски играли надо мною и менялись так часто, что казалось я сам превращусь скоро в них и растворюсь в небесах. Лишь на миг Нефертити оторвала себя, и я вновь очутился на Земле.

Но дальше снова продолжил полет, увлекаясь все тем же и предаваясь чудесам самой божественной, что ни на есть, любви.

И так длилось долго. И еще, и еще я улетал куда-то далеко за пределы самой Земли и носился там в дивном саду цветущих радуг и умоляющих сладостей плодов, словно просящих – сорви меня и наслади моей мякотью свою огненную плоть или возымей меня и ты узнаешь весь вкус от самого начала и до конца.

Только тогда я «просыпался» и оглядывался по сторонам.

Нет. Она не уходила. Она все еще была со мной рядом. Ее тревожные губы продолжали нежно шептать ласкающие душу слова.

– Мой милый, небольшой человечек, – так говорила она и полыхала от жара тепла, невесть откуда прибывающего к нам и заполняющего до отказа комнату любви.

Я сказал комнату?

Но это не так. Вся земля наполнялась ею, и я страдал от этого так, как никогда не страдал более. Это ее тепло распространялось вокруг. И я уже видел сквозь полузакрытые веки какие-то странные огненные лучи то там, то там пронзающие, словно холодный меч, живое тепло той любви.