Сергей Пилипенко - Амплуа Нефертити

© Сергей Викторович Пилипенко, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

История любви царицы Нефертити не может быть воспринята всеми однозначно, да и само прошлое не всегда способно донестись до нас так, как возможно хотели бы герои того времени.

Этот совсем небольшой рассказ поможет несколько разобраться в той ситуации, что сложилась на тот период на Земле и внесет некоторую ясность в дело, так называемой, человеческой любви.

Ничто так безбожно не смотрит на мир, как ее откровение, и данная тема избрана самим Богом не случайно.

На Земле наступил период новой пылкоопасной любви, который может практически полностью довести людей до утомительного характера ее воспроизводств и практически свести на нет весь геносостоящий запас человеческого видопроисхождения.

Этот процесс вполне можно обозначить синдромом драгорастущего времени, или, говоря несколько иными словами, сильным экологического характера загрязнением от преобразований в среде драгметаллов, что, само по себе, способно разрушить существующий геноуклад человеческого характера.

То есть, человеческий ген может попросту раствориться в пространстве, и природа воссоздаст новую, генетически исполненную величину.

Технология и прогресс, наука и раскредитация геосложившихся фронтов в среде создают основу для такого решения со стороны самой природы.

Настоящий рассказ – это фактически воспоминания одного человека, прошедшие через года и сохранившиеся в памяти, как действительно что-то непомерно впечатляющее.

Не всегда задачи, стоящие перед космосом в отношении нас самих так вот просто доводятся до нашего же сознания и тем более, изъясняются все ближе к нашему практически простому пониманию.

И в содержащемся здесь сюжете такая попытка проявляется, предоставляя право нам понять, что в жизни ничего простого не бывает и особенно, когда речь касается лиц, занявших в истории какие-либо основополагающие позиции.

Какие такие цели стояли перед Нефертити – вы узнаете непосредственно из самого рассказа, исполненного в виде остросюжетной мистики с примесью той самой пылкой любви, что вообще хоть когда существовала на Земле.

Ну и последнее в этом кратком обращении.

Любая критика человеческой любви исполнения – есть самое простое издевательство над чьим-то критерием совершенства тела и духа.

Или есть прямое нападничество на состояние ума всякого рода существа со стороны другого, именующегося порядком ниже только за то, что он попытался дать оценку тому либо иному действию самой любви.

Любовь – это закон и пока еще основа всякой жизни.

Не надо смешивать это с распутством и прочим подобным, хотя даже в этом имеются свои каноны той же практической любви.

И дело личного ума – определение всякой тяжести критической степени досягаемости любви. Важна основа ее и всякое отторжение зла от исполнения фактов любвеобилия.

Вот это воистину страшно. Все же остальное, не попадающее в данный разряд – есть не что иное, как сама любовь в разных ракурсах восприятия и различных степенях учености души.

Слепота – залог добродушия. Слепота в любви – это низвержение всякого существа зла. Поняв это, вы поймете и несколько иное.

Любовь – это практика исполнения функции слияния души.

На сколько велика аспектная стоимость такого слияния – на столько же велика или продолжительно долговечна сама любовь.

Хотя долговечность-привязанность – есть не самое совершенное в любви исполнении.

В этом случае, есть значимо большее.

Это категорийность стоящего рядом ума и его действительное участие в состоянии всякого тела.

Это самое краткое о любви и к этому мы совместно еще возвратимся.

А пока, как говорится, оставим все в стороне и до минуты нужного или очень важного времени для кого-то лично или в целом общего для многих, перенесемся в мир древности и укусим моменты сладости той самой любви.

Это мир наших предков, уходящий глубоко внутрь наших голов и сотворяющий порою чудеса земные в благоденствие состояний нашего же ума.

(Вообще-то, этот рассказ – просто от души, а значит, практически правдивая история, очевидно закупоренная где-то внутри себя и только сейчас способная взойти в свет)

Я не был греком, но я не был и тем, кого можно назвать египтянином или даже кем-то другим. Я просто солдат, и я просто сижу здесь, дожидаясь своей очереди.

Вы можете подумать, что это смешно или даже очень печально, но поверьте моему древнему опыту в таких делах.

Это даже, наоборот, хорошо. Я имею возможность убедиться в своей собственной глупости, своей мужской беззащитности пред очагом женской плоти.

Я сижу тут и думаю:

«А зачем я здесь? Грек Немидий, что тебе надо у этого порога?»

И тут же отвечаю самому себе:

«А, что нужно тем, которые ожидают уже много дней и так же, как я, страдают под палящим солнцем, от которого трескаются губы и лопается кожа в некоторых сугубо потаенных местах…»

…Но вот, очередь продвинулась на одного, и теперь наступил мой черед. Долго же я ждал этого дня и этой минуты, когда смогу ступить ногой в этот храм и опуститься рядом в ложе с величайшей царицей Меносота – Нефертити.

Кто дал ей это имя – я не знаю. Но слышали его многие и от многих, побывавших здесь, и я слышал об упоениях любви.

Что такое сама любовь – я также не знаю. Я вырос в саду, я помню большие деревья, я знаю своих отца и мать, нo я вовсе не изведал любви.

И вот я здесь, чтобы хоть как-то понять и поверить, что есть действительно то, о чем говорят и о чем толкуют тут многие, уже прошедшие это самое понимание любви и желающие повторить его вновь.

И они снова занимают очередь и уже сидят где-то далеко позади, выслушивая одну за одной легенды о дикой красоте Нефертити и ее страстной пылкой любви.

Жрец вышел из храма и направился сразу ко мне.

– Долго ли стоять мне еще? – решил спросить я на всякий случай, втайне все же зная, что сейчас зайду внутрь.

– Обожди, грек-солдат, – так жрец обращался ко мне, завидя мою давно бритую голову и легкий меч, болтающийся на поясе и свисающий аж до колен, – сегодня все, приема не будет, – объявил тут же человек богов и, обратившись ко мне, сказал, – а теперь, ты, пойдем со мною. Смотри, не споткнись тут по дороге. Не хорошо раньше времени ложиться, – и жрец скупо улыбнулся мне в глаза.

– Не робей, – продолжил он, ведя меня за собою по какому-то длинному туннелю, впереди которого мерцали слабые огни.

– А я и не робею, – совсем без страха отвечал я, хотя чувствовал, как внутри все сжимается от нарастающего страха и веет всякую неуверенность.