Игорь Бойко - Три детектива

Возможно, найдётся много рвущихся к беззаветному труду летописцев, готовых с величайшим прилежанием, ничего не упустив и почти не добавив ненужного, талантливейшим образом описать безалаберные годы, последовавшие за звоном колокола, возвестившим, что затянувшееся правление Пшебыслава прервано щелчком ловких ножниц престарелых богинь, которые долго и нудно без видимых признаков усталости прядут и тянут бесчисленные нити жизни ради короткого удовольствия одним махом перерезать их в самый неподходящий, по нашему мнению, момент.

Мы не последуем за упомянутыми нами безупречными рыцарями пера по многим причинам. Во-первых, мы не уверены, что наши умеренные достоинства хоть сколько-нибудь соизмеримы с их недюжинным мастерством и непревзойдённой выучкой, с их поразительным умением выуживать потрясающие жемчужины из такого болота, в которое мы не сможем заставить себя не то что с головой окунуться, но хотя бы забрести по щиколотку, даже если употребим при этом ради успеха предприятия всю отпущенную нам силу воли. Во-вторых… впрочем, достаточно и во-первых.

Платон сжёг свои юношеские поэмы из-за того, что они показались ему хуже гомеровских. Нам бы тоже следовало проявить такую же похвальную скромность, но мы не решились. Далеко нам до основания Академии!

И вот к власти пришёл…

Попробуйте окончить начатую фразу, если вас сразу же перебивают:

– А не можете ли вы сказать мне, что такое власть?

– Ну конечно, могу. Власть это…ну и хитрец же вы! Специально ведь притворились, чтобы поставить меня в затруднительное положение. Поскольку это понятие, если его ограничить одним словом, не имеет строгого определения, хотя даже самому простенькому ежу понятно, о чём идёт речь.

– В чём-то, сударь, вы правы, но согласиться с вами полностью никак не могу. А хотите, я вам скажу?

– Конечно, хочу.

– Видите ли, власть – это внеличное презрение.

– Очень странные слова вы говорите.

– Нисколько. Человек, получивший власть, неизбежно презирает всех, кто внизу, уже в силу одного того, что они не сумели подняться к вершине. И это презрение вовсе не связано с тем, что у властелина оказалась на редкость чёрная или извращённая душа. Это чувство является всего лишь натуральным признанием того тривиальнейшего обстоятельства, что остальные, толкущиеся у подножья пьедестала, не заслуживают уважения, поскольку нет на то никаких причин.

– Возможно вы и правы, хотя я не уверен, что правильно вас понял. Попробуем всё-таки продолжить.

И вот королём был объявлен Вышеслав. Объявила его Система к общему неожиданию и даже к исключительному удивлению большинства своих сограждан – ведь неделю назад мало кто подозревал о самом его существовании в этой многострадальной державе. Но от удивления, если верить медицине, ещё никто не умирал, поэтому общество в тот момент не лишилось ни одного из своих достойных членов.

Коронация была, как и положено, пышной, но зевакам, вынужденным целый день простоять в истомившейся толпе, она показалась бы довольно скучной, если бы в самый торжественный момент не выяснилось, что историческая корона слишком велика для маленького черепа удачливого кандидата. Тогда расторопные прислужники быстренько и почти незаметно для посторонних глаз, всунули в неё салфетку. Всё сошло бы хорошо, но один край ослепительно белого полотна всё же вылез из под золотого обруча и лихо свесился на красное от волнения ухо помазанника. Иностранные послы, привыкшие владеть своими чувствами, решили, что в этой стране так и надо, а свои люди посмеялись и сказали:

– Вот так у нас всегда. А почему, то нам неведомо. А неведомо, оттого что умом наш народ не понять и никакой линейкой или циркулем не измерить.

А потом венценосный вождь пожелал, чтобы корона, так неожиданно свалившаяся ему на голову, не была отправлена обратно в сокровищницу, а нашла себе оправданный приют в его рабочем кабинете. Один мимолётный взгляд на неё уже поднимал настроение и заставлял любую мысль избранника плясать среди трёх основополагающих столбов:

– Ух ты!

– Во даём!

– Ну и ну!

И вот она пропала.

Интересно, откуда у всех (кроме меня и ещё пары человек) такое уважение к государственной короне? Ведь по своему первоначальному, если хотите – историческому, назначению это всего лишь шапка, сознаюсь – довольно богатая и примечательная, но всё ж всего лишь шапка. Берусь утверждать, что излишне тяжёлая, недостаточно тёплая, весьма старомодная, а к тому же сильно раздражающая некоторых лиц, считающих, что и у них есть определённые права на этот головной убор.

О чём тут ещё говорить? Немного необычная шапка, и только.

И вот она пропала.

Абсурд какой-то: пропала корона. Разве можно в такое поверить? Это хорошее настроение может пропасть или, например, породистая собака. Или билет в оперу. Или чертежи сверхсекретного самолёта. Такое всем понятно. Потому что не противоречит мировому порядку вещей.

И всё же пропала.

Ещё вчера была, а сегодня исчезла. Одна только вмятина от неё на бархатной подушке осталась. Но вмятину на голову не оденешь.

Не так ли?

Кошмар!

А какое у нас сегодня число?

Тринадцатое.

А день какой?

Понедельник.

Ну тогда всё понятно – день по всем статьям неудачный. Непонятно только одно: куда корона девалась?

Король поскучнел, заволновался, подбежал к телефону и вызвал Дубовца, министра чрезвычайных происшествий.

Уж чем страна Вышеслава была богата, так это чрезвычайными происшествиями. Ну разумеется, здесь в виду пожары не имеются. Никогда они не были пугающими и никогда не считались чем-то чрезвычайным, поскольку каждый день что-то где-то обязательно и верно горело. Чрезвычайными считались только ежегодные наводнения, повторявшиеся с изумительной точностью, обрушение мостов (каждый месяц не менее двух, но редко более десяти), а также регулярные взрывы артиллерийских складов (заблаговременно рассчитать время очередного катаклизма не удавалось ни одному математику).

Нет сомнения, поиски пропавших корон не входили в круг первоочередных обязанностей хлопотливого министерства, но король больше всего доверял именно ему, поскольку только эта организация никогда не имела за собой вины за случившееся. И впрямь, кого, например, можно строго судить за несвоевременное землетрясение?

Вот почему Вышеслав первым позвал Дубовца.

Означенное лицо с трудом протиснуло своё расплывшееся тело в золочёную дверь королевского кабинета – при этом одна пуговица всё же отскочила от мундира и поспешила закатиться под диван (как её теперь оттуда достанешь?) – и с тревогой уставилось на перекошенную от горя внешность властелина.

– Корону спёрли, – с большой грустью сказал Вышеслав и уронил слезу.