Анатолий Новгородцев - Два шпиля

– Вай, видит Восшедший, нехорошие дела творятся нынче, – негромко сказал евнух, думая, что Дели полностью увлечена огромной книгой с яркими картинками, – султан Мохсен-Адиль, да продлят небеса его годы, безусловно мудрый и справедливый правитель, и народ его любит – он много делает для простых людей… Но, вместе с тем, возрастает недовольство знати. Вот и опять он повысил налоги лишь для самых богатых жителей столицы. Разумеется, постройка канализации в бедных кварталах поможет избавиться от эпидемий холеры… Но наполненные жиром и золотом пузатые мешки очень неохотно расстаются с деньгами, и я всё чаще слышу очень нехорошие разговоры… А у нашего господина, к тому же, нет наследника…

– Думаешь, я не говорила? – сухая и крепкая, как кость, старая Менке скривила и без того морщинистое, тёмное лицо, закатив глаза. Раньше она была правой рукой покойной валиде, и до сих пор, не смотря на разменянный последний десяток своего столетия, сохраняла ясный ум и вполне крепкое здоровье. – Тысячу раз! И ведь Сафа всё понимает, и вовсе не против, чтобы муж имел ещё нескольких икбал… Так ведь нет – упёрся, как мул…

– Не понимаю… Почему он отказывается иметь детей от других наложниц? – задумчиво потёр гладкий пухлый подбородок евнух.

– И не поймёшь, дурной старый пень! – фыркнула Менке, которая была старше «пня» почти на сорок лет. – Есть понятие «любовь», тебе недоступное. Да и большинству знати султаната, включая всех бывших султанов, тоже было, видишь ли, не до любви… А Мохсен-Адиль вот не такой.

– Но султанату нужен наследник…

– Султану ещё нет и сорока лет! – категорично махнула рукой нянька. – А Сафе – двадцать пять! И со здоровьем у них всё отлично, хвала небесам.

– Но они уже семь лет не могут зачать… – развёл руками евнух.

– Да… – нехотя ответила Менке. – И это мне не нравится и настораживает. Слыхала я кое-что и кое-что замечала… Очень мне не нравиться, мать его святейшество, верховный имам…

– Между султаном и его святейшеством, верховным имамом Сайах-Кузгумом действительно сейчас некоторые разногласия… – осторожно протянул евнух.

– Разногласия! – возмутилась нянька. – Да султан перебирает под себя треть власти и едва ли не половину доходов имамата. И, видит Восшедший, совершенно справедливо, ибо эти зажравшиеся индюки давно позабыли, что призваны нести народу свет веры и служить Восшедшему, а не наполнять свои закрома, пьянствовать и кувыркаться с девками!

– Потише, Менке! – зашипел Валил, испуганно косясь на дверь.

– А ты будто не знаешь, что пьянство и разврат ныне – ещё и не самые тяжкие грехи верхушки имамата! – продолжала бушевать старая нянька. – А главный грешник – сам верховный имам, который вино мешает с гашишем, а девкам уже предпочитает молоденьких мальчиков!

Дели едва не прыснула. Интимная сторона взрослой жизни в гареме вовсе не была тайной за семью печатями и часто являлась предметом обсуждения среди детей, коими считались все, не достигшие четырнадцатилетнего возраста.

– Помилуйте, святые небеса! – в ужасе всплеснул руками Валил. – Замолчи, глупая старуха! Тебе за такие речи отрежут язык, а мне уши, чтоб не слушал… а затем посадят на кол, сушиться на солнце…

– Стара я уже, чтобы бояться! – отрезала нянька. – Сам знаешь, что я говорю правду. Да, по мне, пусть бы имам перетрахал всех бордельных малолеток – лишь бы не путался с проклятыми ишьяссами, пусть бы демоны утащили в преисподнюю этих черногубых!

Евнух от страха уже мог лишь мычать и протестующе трясти головой, и его можно было понять. Секту ишьяссов запретили и, фактически, уничтожили более двух веков назад за поклонение тёмным духам и ужасные обряды; однако в последнее время это религиозное течение начало понемногу возрождаться. Отличительной чертой ишьяссов были тёмные, почти чёрные губы; они утверждали, что это – следствие постоянно употребляемого ими напитка, дарующего просветление, а легенды и страшилки гласили, что губы их темнеют от человеческой крови. Впрочем, ныне ишьяссы жили практически полными отшельниками и утверждали, что от своих предшественников сохранили немногим больше от одного лишь названия, а занимаются исключительно познанием внутреннего мира человека. Но всё равно – обвинить в связях с ними верховного имама, высшую ступень религиозной ветви власти и равняющегося султану, возглавляющему власть мирскую… И за меньшее словоблудие могли медленно сварить в масле!

Дели внезапно вспомнила, что буквально неделю назад видела в саду верховного имама в сопровождении странного человека, скрытого балахоном. Они пристально смотрели на неё, и ей почудилось, что из-под капюшона на неё уставилась громадная рептилия, готовая к атаке, но, странным образом, испуганная, а оттого исходящая ненавистью…

– Эти проклятые нелюди многое умеют и знают, – продолжала распалённая Менке, – и зря султан относится к ним так терпимо. Их сила берёт истоки у древней, чёрной магии, и им ведомы как таинства зарождения жизни, так и её угасания. И вдвойне мне не нравится то, что имам в последнее время слишком близко сошёлся с Гири-Сейкалом. Братец нашего султана весь пошёл в свою покойную мать, а та была сущей ведьмой! Султан неоправданно добр к этому проходимцу. Давно надо было сослать его командовать каким-то пограничным гарнизоном – так нет, он возглавляет дворцовую гвардию! Честное слово, был смысл в действиях султанов прошлого, которые, придя к власти, умервщляли всех своих братьев, помилуй Восшедший…

В это время увлёкшаяся Дели уронила книгу на пол и тем самым прервала разговор.

Девочка обладала пытливым умом и крепкой памятью, однако, в силу возраста, случайно услышанные речи не зацепили её души и неминуемо забылись бы, но…

Сегодня день у Дели опять не задался. Небо испятнали небольшие, но многочисленные клочки рваных облачков. Ветер, гонящий их на север, время от времени дышал и на земле, трепыхая перистые листья пальм. Время от времени облака пересекали золотой солнечный диск, бросая на землю быстрые тени. Этого было достаточно, чтобы бдительная Менке не пустила девочку на пруды.

– Солнца совсем нет, – заявила она, – да и ветрюган какой! Болела давно? Скажу госпоже Сафе-икбал, что пора уже прекращать эти водяные игрища – холода наступают!

До холодной поры оставалось не менее месяца, но спорить со старухой было бесполезно. Впрочем, и обижаться на неё долго Дели не могла – нянька действительно любила и Сафу-икбал, и её дочку, и отдавала себя службе всю без остатка. К тому же, девочка и правда недавно немножко простудилась…

Чтобы не слышать заливистого смеха и задорных криков резвящейся в воде ребятни, Дели отправилась в противоположный конец детского сада. Менке уселась на резной скамейке и взялась за любимое вышивание бисером. В саду за детьми присматривали полдюжины наложниц, да и ничего опасного здесь не было в принципе.