Вера Мосова - Суженый мой, ряженый

Они шли домой по ночным улицам и разговаривали. Тимофей поведал Даше о своей семье, о работе в кузне, о жизни в городе. Она в ответ рассказала о себе.

– Вот ты горюешь, что у тебя два отца, – сказала она. – А у меня и одного нет. И что лучше? Помер мой тятенька год назад. Остались мы с матушкой без кормильца, а семья-то немалая: я да двое младших братьев. Тяжело без мужика хозяйство тянуть, парни ещё несмышлёные, одному десять недавно минуло, а другому – шесть. Нанимать работников тоже непросто, нечем расплачиваться. И от парней помощи пока что не лишку. Хорошо, дядька твой Иван иногда помогает по-соседски – то огород вспашет, то дрова из леса привезёт. Зимой матушка сказала мне, что готова выдать меня замуж за первого встречного, лишь бы мужицкие руки в доме появились. Если, мол, осенью кто посватается, отказывать не станет, тут же отдаст, но с условием, чтоб жил с нами и общее хозяйство вёл. А тут возьми да и объявись по весне жених для неё самой. Дядька Афанасий. Пришлый какой-то. Не знаю, чего уж он ей наобещал, но она приняла его в дом. С той поры мне житья не стало. Цепляется по каждому пустяку. То я делаю не так, это – не этак. И всё норовит поучать. А у самого глазки масляные, того и гляди – проглотит. И я теперь боюсь в своём дому вместе с ним оставаться без матушки. Прямо чувствую какой-то страх перед ним. Сейчас приду домой, он меня больше матери бранить станет, что поздно явилась.

– Давай я с тобой пойду, скажу, как было всё, – вызвался Тимоха.

– Нет, не надо, как бы хуже не сделать, – ответила она, – ты не бойся, я за себя постоять смогу.

Они попрощались и пошли каждый к своей избе. Тимофей присел на завалинку, ожидая, как там встретят Дарью, не послышится ли брани. Его вдруг накрыло острое желание оградить её от всех бед. Конечно, она и сама может постоять за себя, коли умудрилась сегодня весло сломать о спину назойливого ухажёра. Но всё равно ей нужна защита.

Из Дарьиной избы не доносилось никаких звуков. Тимоха встал, прислушался, тихонько прошёлся по улице, дошагал до заулка и услыхал приглушённые голоса, в ночной тиши они хорошо доносились до него.

– Нет, Ванька, не справился ты с заданием, ничего не получишь! – грозно шипел один голос.

– Но я же пострадал, она меня чуть не убила, – отвечал ему второй.

– Сам дурак, пообходительнее надо быть в таких-то делах! Тсс! Идёт кто-то!

Стоять на виду было глупо, пришлось Тимофею шагать дальше, там он приник к забору и стал ждать. Вскоре из заулка появились два мужских силуэта. Один свернул к Дарьиной избе, другой двинулся дальше. А девке-то и в самом деле грозит опасность! Теперь уж он точно глаз с неё не спустит, будет оберегать и защищать. С этой мыслью он двинулся к бабушкиной избе и опешил – у ворот стояла матушка. Тимофей молча подошёл к ней, обнял и сказал:

– Не переживай за меня. Два отца – это лучше, чем ни одного.

Она приникла к нему, погладила по голове, как в детстве, и тихо молвила:

– Вот и слава Богу!

Егор, вернувшись домой, как и обещал, сразу зашёл к жениному брату, передал гостинцы и поклоны от родни. Едва за ним закрылась дверь, Люба пригорюнилась. Весточка от родных навеяла на неё жуткую тоску. Давно она не была в родительском доме, почитай, с той самой поры, как уехала в Екатеринбург, да и осталась жить у тётушки Нюры. А потом увела её судьба дальними путями-дорогами, аж до самой столицы. Это сколько же лет-то минуло? Шесть или семь? Почти семь. Думала ли она тогда, как жизнь-то повернётся!? Эх, приехать бы сейчас в родной завод, пройтись по улицам, на речку сходить да в лес по ягоды. Может, и впрямь поехать? Соскучилась уже. С тятенькой и матушкой она, конечно, видится, они навещают Любу, да и братцев с собой берут. А Ася и вовсе часто тут бывает, иногда подолгу живёт, помогает ей с детками. Но Любе всё равно домой хочется, посидеть на родном крыльце, обнять бабушку Фису, на дедову могилку сходить. И просто в детство вернуться, хоть ненадолго.

Сейчас у неё своя большая семья. Забот хватает. С той самой поры, как кинулся маленький Филюшка к ней в далёком подмосковном имении, как вдруг назвал её мамой, так она ему мамой и стала. Супротив судьбы идти бесполезно. Тогда и Василий это понял. И как-то сразу стали они одной семьёй. Произошло это просто и естественно, словно так и должно было быть. Филя был трогательно заботлив с Леночкой, она его тоже очень любила и всякий раз радовалась, лишь завидит своего братца. Радовались и родители их дружбе. Эти дети были выстраданы ими, у каждого своя непростая судьба, потому и радость за них была особая. Недавно Леночке шесть лет исполнилось. Любаша уже перестала высматривать в лице дочери черты её родного отца. Какая разница, в конце концов, на кого она будет похожа? К тому же она ничего не знает об Евгении и считает Василия родным отцом. Так-то оно и лучше. Василий говорит, что Леночка – вылитая Любаша в детстве. Те же тёмно-карие глаза, те же непослушные локоны, выбивающиеся из-под капора, и совершенно очаровательная улыбка. Именно такой запомнил он Любашу в день их первой встречи в родительской избе, когда Тюша, Любина матушка, пришла знакомиться с семьёй своей покойной сестрицы Луши.

А Филимону нынче десять будет. Совсем большой парень. Он часто гостит у своих деда и бабки, Лизаветиных родителей. Вот и сейчас отправился пожить туда на недельку-другую. Люба не против. Должна же у парня быть связь с матушкиной роднёй. И на могилку Лизаветину они всегда ходят вместе. Парень он смышлёный, учится хорошо и с Нюриным Прошей дружит. Василий иногда навещает своих родных, порой и Филю с собой берёт. А вот Любаша до сей поры никак не могла туда поехать. У неё на руках ещё трое малышей. Но и они уже подросли, все на своих ногах. А вот когда рождались они каждый год, один за другим, тогда ей нелегко с ними приходилось, несмотря на няньку в доме. Самому младшему, Петруше, нынче по осени три исполнится, вполне можно поехать с детьми к матушке в гости. Это ж не из Москвы добираться.

Вспомнилось вдруг, как возвращались они в родные места, прожив два года в подмосковном имении. Это Люба настояла на переезде. Видела она, что измаялся муж без любимой работы. Как ни старался он заниматься хозяйством, а всё ж по своему металлу тосковал. Рассказывал порой жене, как медь плавят в печах или чугун. Увлечённо так говорил, видать, крепко держит его горнозаводское-то дело. А где ж ему было там, в деревне, применить свои силы и знания? Вот и решила она тогда – надо ехать! А как ехать, коли на руках малые Верочка с Надюшей? Одна едва на ноги встала, другая ещё в колыбели. Да и сама Любаша опять на сносях. Но всё-таки настояла на своём. Зимой Василий продал дедов особняк в Петербурге, а имение решил пока оставить. Захар Кондратьич хорошо ведёт хозяйство, ежегодно доход какой-то имеется от продажи урожая. Да и терем этот они очень полюбили, жаль было расставаться с ним навсегда. Кто знает, как она, жизнь-то, повернётся? По весне начали собираться. В конце апреля дело было. Захар проводил их до Москвы на двух подводах. Там они сели в поезд и доехали до Ярославля. Дальше на пароходе отправились по Волге в Нижний Новгород. А уже из Нижнего по Волге и Каме доплыли до Перми. Поначалу плыть было интересно. Люба впервые взошла на пароход, удивилась уютной каюте, в которой они поселились. Уложив девочек спать или оставив их на Василия, она брала Филю за руку и выходила на палубу, где с интересом рассматривала проплывающие мимо города и сёла, леса и пашни. Но долгая дорога вымотала Любашу, её не отпускала тошнота. Она старалась не показывать вида, иначе Василий бы сильно волновался за неё. Он и так, насколько мог, старался помогать ей с детьми. Дарья, их нянька, ехать в такую даль отказалась, а нанимать в дорогу незнакомого человека они не рискнули. В Перми пришлось долго ждать поезда на Екатеринбург, но там Люба уже чувствовала себя почти дома, и это утешало её.