Вера Мосова - Суженый мой, ряженый

Домой-то уж не захотел. А Анфиса и тому рада, всё не за тридевять земель. Купил он в городе дом, большой, богатый. Комнат много. А как же иначе, если семья у него растёт, как на дрожжах?! В тот же год, как обвенчались, родила Любаша дочку в конце сентября. А по святцам как раз Вера, Надежда, Любовь и мать их Софья. Назвали Верой. Ещё через год, опять же в сентябре, родилась Надежда. Все уже решили, что теперь непременно Софья должна быть, подшучивали над ними. Но следующей осенью родился сынок, Петром назвали. Ему нынче уже три года исполняется, Надюшке – четыре, а Верочке – пять. Вот ведь как расстарались – пятеро детей! Больше всех. У Нюры и Ивана – по четверо, а у Маруси – трое. Всех переплюнул младшенький-то сынок! Конечно, Любаше одной не управиться с такой семьёй, так что в доме у них прислуга живёт – и нянька, и кухарка, и горничная. И дом богатый, ничего не скажешь. Анфиса с Прохором ездили однажды их навестить, как раз, когда Петруша народился. Отец остался доволен, понравилось ему у сына. А на обратном пути вдруг высказался:

– Хорошие у нас с тобой парни выросли, Фисушка! Не стыдно за них перед людями! И девки хороши! А внучат-то сколько народилось! Уже шестнадцать! Вот оно, богатство-то! Род наш продолжается! Я-то один у отца был, а сейчас, гляди-ко, как семья растёт. Оттого и на душе тепло.

При этих мыслях Анфисина печаль немного отступила. Отмякла душа, расслабилась, тихой радостью наполнилась, слегка потеснив глухую скорбь. Да и как не порадоваться – дочка приехала. Вот она, идёт рядом, под руку её поддерживает. Сейчас и дом старый оживёт, наполнится голосами внучат. Правда, детки-то у Маруси уже взрослые, так помощники будут опять же. Впереди страда, а в эту пору лишние руки не помеха.

Да, жизнь продолжается. И живым надо жить. Старая присказка, конечно, но очень правильная. Вон она, жизнь-то, так и прёт отовсюду, так и напоминает о себе – и лёгким ветерком, и солнечным теплом, и зеленью свежей травы подле старых изб. За шаткой изгородью разлёгся поросёнок, похрюкивает, радуясь солнышку, и смотрит на мир своими глазками-бусинками. Хорошо ему, привольно, лежит себе и жизнью наслаждается. Куры пурхаются в тёплой пыли, квохчут о чём-то своём и не глядят на красавца-петуха, важно шагающего рядом. А он косит на них глазом, выбирая себе достойную партию. Всё кругом живёт и радуется жизни. Вот и Анфиса постепенно приспособится жить без дорогого сердцу человека.

Мать с дочерью уже повернули на свою улицу, когда их настигли трое парней. Анфиса не сразу и поняла, что это Марусины сыновья со Стёпкой возвращаются с реки, такие они большие выросли.

– Доброго здравия, бабушка! – приветствовали её ребята.

– Здравствуйте, родные мои! И не узнать вас! Какие вы красавцы стали! – всплеснула она руками.

А они и в самом деле все как на подбор. К тому, что Стёпка уже вполне взрослый парень, она привыкла, он-то всегда на глазах, а вот Марусины сыновья вызвали у Анфисы удивление. Она шла и невольно разглядывала их. Тимофей очень похож на Сану: лицо круглое, как у отца, нос картошечкой, глаза серовато-зелёные и очень доверчивые. Но Анфиса знает, что добродушие это и доверчивость – лишь внешняя сторона. На самом деле парень не так прост, как это кажется на первый взгляд. Она давно приметила, что Тимоха может быть таким же дерзким, какой была Маруся в его годы. Это у них от Прохора. Сано-то слабоват будет, не в него сын пошёл, хотя и похож с виду. И фигуру отцову унаследовал, весь такой крепкий, коренастый. Никита другой. Он даже ростом чуть выше своего старшего брата. Стройный и гибкий, как Егор. Нос прямой, как у него, а глаза Марусины. Вот девичья присуха будет! Анфиса давно заподозрила, что не Санов он сын. В детстве-то сложно понять было, а теперь видно. Ох, и накуролесила доченька! Да что теперь вспоминать, всё в прошлом, главное – жизнь у неё сложилась хорошо. Повезло девке с Егором-то, а ведь всяко могло быть.

– Ну что, парни, соскучились по жизни деревенской? – спросила их бабушка.

– Ага! – вместе ответили Тимофей и Никита.

– Вот и хорошо! Завтра в лес пойдёте, веники берёзовые заготавливать пора, – распорядилась она.

– Я не умею, – смущённо проговорил Никита.

– А Стёпка-то на что? Он и научит! – продолжала Анфиса.

– Я умею! – подхватила Маруся. – С вами пойду, буду работу принимать. Никому спуску не дам!

– Правильно, ступай с ними, и девок возьмите с собой, пусть они земляники пособирают, – подхватила Анфиса. – Варенье сварим. Увезёте потом.

Приближаясь к родительской избе, Маруся с грустью отметила, что накренилась она слегка, хоть и крепкая с виду. Давно ведь ставили-то, в ту пору, когда покойный дед Степан молодым был. Сколько она ещё простоит?

– Ну, слава Богу, все вернулись! – встретила их у ворот Тюша. – А то разбрелись кто куда, а я тут переживаю.

– Да куда ж мы денемся? – проговорила Маруся, входя во двор.

И вдруг остановилась, словно остолбенев, – из конюшни вышел …тятенька. Господи, да это же Иван! А ведь совсем как батюшка! Та же стать, тот же поворот головы. И движения, и походка – всё в нём напоминает отца. Раньше она и не замечала их сходства.

Анфиса молча смотрела на дочь, поняв всё без слов. Она и сама всякий раз вздрагивает при виде сына. Прохор, да и только!

Наутро большая компания из четырёх парней, двух девиц и тётушки Маруси отправилась в лес. Впереди с важным видом шагали Степан и его младший братец Сашка, они были в роли проводников, поскольку знали тут каждую тропинку. Сашка размахивал палкой, срубая головы полевым цветам, а Степан катил тележку для веников. За ними двигались гости – Тимофей с Никитой. У каждого в руках было по узелку, в которые бабушка Анфиса наложила пирожков да шанежек на всю ватагу. Позади них шла Маруся, оглядывая окрестности и наслаждаясь прогулкой по родным местам. А следом за ней – Ася и Марусина дочка Нюра. У каждой девицы в руках было по маленькой плетёной корзине для ягод. Маруся, увидав эти старые корзинки, сразу вспомнила, что именно с ними они с сестрой в детстве ходили в лес. И сплёл их дедушка Степан, а для ребятни уже прадедушка.

Ася его не помнила. Она была совсем малышкой, когда прадед помер. Но зато наслышана о нём. В семье часто поминали деда добрым словом, а младший брат её, Стёпка, гордился, что назван в честь прадеда. Вообще, у них в семье все названы в честь кого-то. Сама она – в честь теперешней мамы Тюши, они обе Анастасии. Дяди Васин сынок Филя – в честь какого-то своего прадедушки, тёти Нюрины Проша и Анфиса – в честь дедушки и бабушки. А тётушка Маруся назвала дочку именем своей сестрицы Нюры. Как будто других имён нет. Зачем нужно создавать такую путаницу? Ася для себя уже давно решила, что своим детям даст имена, каких в семье ещё нет. Правда, она до недавних пор не собиралась ни замуж идти, ни детей рожать. В монастырь податься хотела. А всё из-за сестрицы своей, Любаши. Как увидала она однажды дедов гнев на Любочку, так и бросилась к образам грех её замаливать. И решила тогда для себя, что не хочет она никаких соблазнов этой грешной жизни, чтоб никто из близких не мог гневаться на неё, лучше в монастырь уйдёт и всю жизнь станет Господу служить. И ведь ушла бы, кабы опять же не Любочка. Когда та родила своего младшенького, Петрушу, матушка отправила Асю в Екатеринбург, в помощь сестрице. Ася там почти всю зиму прожила. Научилась пеленать малыша, носила его на руках, если он плакал, пела ему колыбельные песни, когда-то слышанные от матушки, баюкавшей младших братьев. Она смотрела на Любашу, которая крутилась со своим большим семейством, не зная ни сна, ни отдыха, и вся при этом светилась от счастья. И поняла тогда Ася, что тоже хочет всё это испытать – выйти замуж, родить детей, кормить их грудью, целовать розовые пяточки и таять при этом от умиления. Только с замужеством что-то не получается. Не сватается к ней никто. Слишком долго жила она затворницей, не ходила на вечёрки, на гулянья молодёжные, на посиделки девичьи. Не хотелось ей прежде этого. До той поры, как она подружилась со своей городской сестрицей Нюрой, дочкой тётушки Маруси.

Читать дальше