Вера Мосова - Суженый мой, ряженый

– Да уж, не чета нашим, – согласно кивнул Иван. – А ты-то сам как?

– Я в порядке. Работа есть, заказов хоть отбавляй. Из кузни почти не вылезаю, подручных больше не держу, теперь сыновья за них, оба уже неплохими кузнецами стали. Постепенно к ним дело отойдёт. Домашнее хозяйство, конечно, на Марусе. Она хорошо научилась прислугой командовать, и деньгам счёт вести умеет, – улыбнулся Егор.

– Повезло ей с тобой! – заключил Иван.

– Это мне с ней повезло!

– Правильно ты сделал, что увёл её от братца-то. Что бы за жизнь была у Маруси с этим непутёвым? А теперь гляжу на неё и радуюсь – какой она стала! Вот думал ли я прежде, что сестрицы мои младшие упорхнут так далеко, да ещё удачно устроятся в жизни?! Интересно она нами крутит, жизнь-то. Порой поставит на перепутье – выбирай, мол, человек, какой дорогой тебе идти. Вот этот-то выбор всю твою будущую жизнь и определяет. Пойди я в своё время против воли тятенькиной, выбери Алёнку, да убереги её от беды, совсем бы другим путём жизнь свою прошёл. И у Маруси с Нюрой могли бы быть сейчас иные судьбы. А может, и не могли бы. Ведёт ведь Господь-то нас к правильному выбору, подсказывает верный путь. Главное – услыхать его вовремя. Вот я всё время о том размышляю – неспроста всё в нашей жизни.

– Может, и неспроста, – задумчиво ответил Егор. – Только я ведь тогда, увозя Марусю, совсем не был уверен, что смогу сделать её жизнь счастливой, знал только, что буду изо всех сил стараться ради неё. Очень уж я хотел быть с ней рядом.

– Кто чего-то сильно хочет, тому Господь это и даёт, – многозначительно произнёс Иван. – Главное – знать, чего ты хочешь, тогда оно и придёт к тебе. А коли живёт человек без помыслов и устремлений, коптит себе небо потихоньку, как братец твой, например, то ничего он и не добьётся в жизни.

– Только братцу-то я крылья подрезал, вот ведь какое дело! – вздохнул Егор. – Виноват я перед ним.

– А вот это ты зря! – тут же возразил ему Иван. – Кабы был у него характер, так он назло вам с Маруськой вперёд бы попёр. Напролом! А он не захотел. Стал пьянствовать да плакаться, так-то ему сподручнее. А потому и виноватых тут быть не может!

Егор помолчал. Прав Иван. Конечно, прав. Он и сам нередко говорил себе подобные слова. Но где-то в глубине его души всё равно жила вина перед братом.

– Интересный у нас разговор получается, – улыбнулся Иван. – Только неправильно мы его ведём. Кто ж за чаем-то о жизни рассуждает? Тут надо чего покрепче!

Он быстро спустился в голбец* и вскоре вылез с большой бутылью:

– Вот теперь у нас с тобой правильный разговор пойдёт! Не так часто мы встречаемся, чтоб чаем обходиться! Бражка-то, она как раз для хорошей беседы предназначена.

Егор улыбнулся. Они только что осудили пьянство его младшего брата, а теперь и сами примутся за это же.

– Не ради пьянства, – сказал Иван, подняв наполненную кружку, – а всего лишь для душевной беседы.

А беседа и впрямь потекла намного душевней. Вспоминали давние годы, общих знакомых, забавные истории из детства. Ещё раз обсудили странные веяния молодёжи, готовой поменять всё жизненное устройство, которое складывалось веками. К обеду они уже были так хороши, что вернувшаяся из огорода Тюша невольно рассмеялась:

– Это ж надо такое придумать – с утра пьянку учинить!

Следом за ней пришла Анфиса, потерявшая, было, зятя.

– Ой-ё! – всплеснула она руками, глядя в довольные лица мужиков. – Никак напились? Вот греховодники-то! Пост Петровский, а они пьянствуют!

– Мы чуть-чуть! – попытался оправдаться Иван.

– Вот Маруся-то щас вернётся, дак устроит вам чуть-чуть! Вы её знаете! – не унималась Анфиса.

– Она может! – Егор поднял вверх палец. – Недавно на базаре одного мужика так отчитала, что он, бедный, уж и не знал, куда деваться. Они с дочкой на рынок ходили. Нюта шла впереди, а Маруся чуть приотстала. И вот какой-то торгаш, зазывая народ, схватил Нюту за руку. Ну, Маруся ему и устроила! Как он потом жалел об этом, как умолял о пощаде! И ведь, заметьте, она не кричала, не ругалась. Но так с ним поговорила, что он, бедный, чуть под прилавок не залез. А когда она околоточного позвала, мужик тот готов был даром ей весь товар отдать, только бы отступилась. Это мне дочка потом рассказывала, посмеялись мы с ней тогда.

Все улыбались, глядя на Егора.

– Молодец сестрица! Никому спуску не даст! – похвалил Иван.

– Пойдём-ка, зятёк, я тебя спать уложу, пока ребята не вернулись. Может, уже и протрезвеешь к их возвращению, не то придётся тебе самому от жены прятаться, как тому торговцу.

Егор согласно кивнул и пошёл за тёщей.

Через какое-то время Степан с Тимофеем закатили во двор тележку, доверху наполненную берёзовыми вениками. Следом за ними шёл Сашка, неся несколько веников, связанных попарно и перекинутых через плечо. Маруся и Нюта держали в руках корзинки, полные земляники.

– А где же Ася? – с тревогой спросила вышедшая на крыльцо Тюша.

– А её там, у речки, какой-то кавалер поджидал, так она с ним осталась, обещалась скоро прийти, – ответила Маруся.

– Какой кавалер? – удивилась Тюша.

– Тебе лучше знать! – развела руки Маруся.

– Нюта! Ты знаешь про этого кавалера? – начала допрос Тюша, спускаясь с крыльца.

Нюта пожала плечами и бочком двинулась к бабушкиной избе.

– Стой! – закричала ей вслед Тюша. – Я вижу, что знаешь!

Но та уже юркнула на крылечко и скрылась за дверью.

– Тюша! Ты чего? – вскинула брови Маруся. – Она взрослая девица! Сейчас поговорит с парнем и придёт. Ничего с ней не случится!

– И правда, чего это я? – садясь на ступеньку, проговорила растерянная мать.

*Го́лбец – подполье (диал.)

Ася смотрит на Данилу и глазам своим не верит. Перед нею как будто другой человек. Ладонь левой руки перебинтована, только кончики пальцев торчат из-под повязки, на правой щеке не зажившие ещё следы ожогов, волосы из-под картуза совсем не видны. Тоже обгорели? Или коротко пострижены? Зелёные глаза стали другими, в глубине их засела боль. И сам он какой-то другой, пережитое как будто сделало его старше на годы. В первый момент, когда Данило окликнул Асю, девица даже не узнала его. А потом словно обожгло изнутри – Господи, что же с ним сделалось?!

Они сидят на берегу реки, на выброшенной половодьем большой чёрной коряге.

– Неужели ты ничего не слыхала о пожаре? Уже почти месяц прошёл. И в газете, говорят, про него прописано было, в «Екатеринбургской неделе».

Ася пожимает плечами. Газет она не читает, никто их тут и не видит. Тётушка Маруся сказывала что-то бабушке Анфисе про сожжённые подворья, которые они видели, когда ехали сюда, но Ася и не прислушивалась к разговорам взрослых. До того ли ей было, коли Нюта приехала?! Видать, как раз про Невьянский завод и шла речь-то у них.