Яна Дубинянская - Памятник затопленным кораблям. (Сборник рассказов)

– Твоя одежда в лодке, – сказал он.

Она не стала оборачиваться. Сгустилась зимняя мгла, и вряд ли теперь можно рассмотреть как следует его лицо…

Но если можно – лучше не надо.

– Я никак не могу тебя согреть, – ей показалось, что он усмехнулся. – Иди, оденься и оставайся там. Я договорился через час вернуть лодку… так что тебя скоро найдут.

Он все предусмотрел… Как тогда, вздохнула она.

Но на этот раз он действительно прав.

Она встала, поскользнувшись на поверхности баржи, уже подернутой ледком. Взмахнула руками и, пошатываясь, побрела в сторону носовой части, давным-давно вросшей в песок островка.

Надо будет выступить через экологический комитет с инициативой, чтобы эту баржу убрали, наконец, с реки ко всем…

Не оглядываться.

Шаги.

Гулкие и отрывистые, как на протезах. С едва-едва уловимым жутким липким чавканьем. Удаляющиеся шаги. Уже, наверное, у самой кормы.

Она знала, что не успеет, что надо было раньше, что теперь никак и больше никогда…

Рванулась назад.

Четверть секунды после тихого всплеска; ржавый борт режет талию, переломившуюся над кормой; ледяная вода сочится сквозь отчаянно-цепкие пальцы…

Успела?!..

Она почему-то серьезно размышляла о том, что корма опустилась гораздо ниже над водой, чем в то лето, когда случайный, почти незнакомый, единственный парень кричал с нее: смотри!.. Что скоро она вообще уйдет под воду, эта старая полуразвалившаяся баржа…

И знала, что должна, свято обязана думать о другом, совсем о другом…

Ее пальцы сжимали что-то тонкое, холодное, склизкое.

В черной воде кружились первые льдинки.

Она держала.

– Пани может кричать, топать ногами, ругаться и писать куда следует. Мест в гостинице нет, – хозяин улыбнулся с видом кота, уже облизавшего всю опрокинутую сметану.

Я вздохнула. Как бы объяснить, что я не собираюсь ни кричать, ни кому-то писать, – но и замерзать ночью в сугробе тоже не хотела бы? Так, чтобы это не вышло очень уж жалко.

С моей шубы успела натечь довольно большая кольцеобразная лужица. Представляю, что творилось с тушью на ресницах.

– Пани может обратиться в гостиницу пана Войтилова, это всего четыре километра вверх по склону, – посоветовал добрый хозяин. – Но там тоже нет мест.

– Простите, – не особенно удачно начала я. – Мне не нужен отдельный номер с удобствами. Мы с мужем уже забронировали себе люкс в отеле «Звезда гор». Муж приедет завтра, и… в общем, мне надо только где-нибудь переночевать. Хотя бы в холле на диване… Мы хорошо заплатим!

Про «Звезду гор» не надо было. У хозяев маленьких гостиниц всегда имеется огромный комплекс неполноценности.

– Пани имеет в виду, что она хорошо заплатит? – уточнил он с ударением на «она».

– Да, конечно… То есть мой муж, мы договорились встретиться здесь…

Хозяин ухмыльнулся.

– Пани уверена, что ее муж приедет? – и совсем уже внаглую, – Пани уверена, что у нее есть муж?

Я была вполне готова закричать, затопать ногами и пожаловаться кому-нибудь в письменной форме. Я замерзла и устала. Я не хотела выходить в метель и топать четыре километра вверх по склону. Я бы скорее кого-нибудь убила.

Влодко, например.

«Будет гораздо безопаснее, Агнешка, если всю сумму повезу я. Тебя ведь постоянно обворовывают! Ну, ну, маленькая, зачем перед отпуском ссориться по пустякам?..»

– Да, разумеется, у меня есть муж. И, разумеется, сейчас я выплачу вам задаток…

Сколько там осталось от моих карманных денег?

– Сожалею, пани, мест в гостинице нет.

И тут я не поверила собственным глазам.

По лестнице со второго этажа спускался Янек Собоський.

В огромной аудитории стоит негромкий ровный гул, и бубнение профессора – далеко не главная его составляющая. Все студенты заняты своими делами. Я, например, внимательно вглядываюсь в листок бумаги, расчерченный на квадраты, некоторые из которых заполнены буквами. Если вставить вот сюда «а», получится слово из семи букв, и у противника не останется никаких шансов.

Я пишу «а», но в другой квадрат – выходит четырехбуквенное слово. Дописываю его в столбик внизу листка и легонько толкаю в спину соседа спереди.

– Передай Собоському.

Он, как всегда, сидит в первом ряду. Как всегда, горбится – он очень высокий. Как всегда, пытается конспектировать лекцию, поэтому не сразу разворачивает мой листочек.

Разворачивает и улыбается – я понимаю это раньше, чем он оглядывается и победно смотрит на меня. Быстро-быстро дописывает недостающую букву; его губы при этом смешно вытягиваются в трубочку.

– Лекция окончена. Панове студенты могут быть свободны.

Он вскакивает и в три прыжка подбегает ко мне. И я не удерживаюсь, чтобы не глянуть мельком по сторонам, ловя завистливые взгляды однокурсниц.

– Тре-панг, семь букв, Агнешка! А ты пропустила, ага!

– Где? Ну вот, опять ты выиграл. Янек, я хочу отыграться!

Он снисходительно усмехается. У него карие глаза доброй собаки и очень нежная белая кожа, подернутая бесцветным пушком. Я закусываю губу – до того хочется коснуться его щеки. Прямо сейчас.

– Ладно, попробуй.

– На социологии сядем рядом, хорошо?

Янек Собоський был самый завидный жених на курсе. Самый умный и самый высокий. Не самый красивый – но зато граф.

Как-то в университет приезжал его отец – маленький толстый человек с лицом, изрытым последствиями не то оспы, не то юношеских прыщей. Янек совсем на него не похож! – шептались девчонки, прикидывали на глаз стоимость перстня на графской волосатой руке и длинного черного автомобиля на стоянке и делились сплетнями о графском маетке где-то на юге. По всему выходило, что действовать надо как можно скорее и решительнее.

Семестр подходил к концу, курс давно разбился на парочки – но Собоського по-прежнему можно было видеть либо одного, либо в шумной компании. Видно его было издалека – буйная голова, торчащая над остальными, и длинные руки, которыми Янек постоянно размахивал, как мельничными лопастями. Уже не один раз бывало, что какая-нибудь влюбленная дурочка – или хитроумная интриганка – ненароком получала по голове, слишком близко подобравшись к предмету своего вожделения, увлеченному дружеской беседой.

А я смотрела на все это издали. Я вообще была гордая, неприступная и донельзя заученная. Золотой молодежи нашего курса было скучно со мной, а мне было скучно с ними.

Но зато Янеку Собоському было интересно играть на парах в слова или в точки именно со мной – если, конечно, я не слишком часто выигрывала. А мне было интересно с ним. Больше, чем интересно.

Началась первая сессия. Дуры-студентки – они же весьма дальновидные особы – стайками вились вокруг отличника Собоського, наперебой умоляя объяснить тот или иной билет. Янек объяснял. Он знал назубок всю программу. Ну, почти всю…