Владимир Дулга - Хубара. Сирийский дневник. Ливанская война

Во время отпуска, они с Ларисой, не без труда, договорились с родителями Володи о том, что старшая дочь Женя, всё это время будет жить у них, в Кургане. Жена тяжело переживала предстоящую разлуку с дочкой, волновалась за мужа, с трудом представляя дальнейшую жизнь семьи.

Сразу же после отпуска Симонова вызвали на очередной Военный совет. В отсутствии командующего, его проводил генерал-лейтенант Бронский. На этот раз, приглашённых на него офицеров было гораздо больше, и заседание проводили в актовом зале. Выглядело это следующим образом – на сцене, за длинным столом, сидели всё те же члены Военного совета, с Бронским во главе. А приглашённые, нестройной шеренгой, выстроились внизу, в зале, между первым рядом кресел и сценой. От учебной дивизии приглашённых было двое – Симонов и заместитель командира соседнего, учебного мотострелкового полка майор Ивашеня. Предположения оправдывались – чистку кадров, начали с учебной дивизии. Большая часть присутствующих, знали, что едут в Афганистан. Всё дальнейшее происходило, на удивление, быстро и буднично. Генерал Цветков называл фамилию, названный офицер отвечал «я», и делал шаг вперёд. Монотонным голосом начальник управления кадров зачитывал данные о службе из тоненького выездного дела. Изредка, как глас божий, сверху, из президиума, кто-то задавал вопрос. Как правило, полученный ответ, удовлетворял членов Совета и дополнительные уточнения не требовались. Обычно это были вопросы о составе семьи, детях и жилплощади. Затем, красная папочка с документами, передавалась из одного конца стола, в другой, сидящие в президиуме, расписывались в нужных местах. Далее, документы возвращались в центр стола, к Бронскому, тот, в свою очередь, ставил визу, не к кому не обращаясь, говорил «Поздравляю!» И складывал папки перед собой, ровной стопочкой. Всё это походило на хорошо разученную, варварскую игру, на какое-то представление, где все участники прекрасно знают свои роли, мастерски их исполняют. Но, самое страшное заключалось в том, что и сидящие на сцене, и понуро стоящие внизу, знали, или догадывались, о возможном, чаще неизбежном финале, но делали вид, что всё нормально, что именно так, всё должно и быть. Происходящее напоминало процедуру недолгого, скорбного прощания. Сибирский военный округ, без особого сожаления, расставался со своими сослуживцами, отдавшими многие годы службе в его славных рядах.

Когда назвали его фамилию, Симонов сделал шаг вперёд, и ответил «я!». Как ему показалось, Бронский сверху вниз, внимательно посмотрел в его сторону. Вопросов к Володе не было, и его худенькая папочка поплыла вдоль стола, подписываемая сидящими в президиуме. Вскоре, она вернулась к Бронскому, который, раскрыв её на последней странице, что-то, достаточно долго, писал, изредка поднимая глаза вверх, и в этот момент, очень походил на стряпчего казённого приказа, из старых черно-белых фильмов. Промолчав, на стандартное «Поздравляю!», Симонов встал в строй.

По окончанию процедуры, ожидая получения командировочного предписания, он был вызван в кабинет генерала Цветкова. Не говоря ни слова, тот открыл перед Симоновым страницу его выездного дела. Размашистым почерком генерала Бронского было написано: – «Для приобретения практических навыков командования в боевой обстановке, считаю целесообразным направить в ДРА», и чуть ли не в пол листа, роспись.

Увидев во взгляде Симонова немой вопрос, генерал сказал:

– Военный совет решает, направить, или нет. А, куда? Решают кадры, по мере необходимости. В Москве всё узнаешь! – пожал руку, показывая, что разговор закончен. – Счастливо!

В приёмной, получая документы, Симонов улыбнулся старой, когда-то услышанной присказке – « Выше кадров, только солнце!»

В ожидание вызова Симонов решил на воскресные дни съездить к родителям, в Курган на машине. Договорившись с командиром, поставив в известность о своём отъезде заместителя начальника штаба, и сообщив где его, в случае надобности искать, выехал в пятницу, рано утром в Кургана. По приезду туда, родители сообщили, что ему звонили из полка, и просил, как приедет, срочно перезвонить. На его звонок, помощник начальника штаба передал, что Симонов во вторник, должен быть в Москве. Наскоро перекусив, Володя помчался назад, утром он был уже в полку. Получив приготовленные документы, переночевав, попрощавшись с семьёй, в гражданской одежде, как того требовала телефонограмма, вновь, выехал в Курган.

Оставив машину на попечение родителей, с трудом купил билет, во вторник рано утром, уже сходил по трапу самолёта в аэропорту Домодедово.

Не забыв со времени обучения в академии столицы, Симонов в десять часов, ожидал заказанный пропуск в Главном штабе Сухопутных войск, на Фрунзенской набережной. Поплутав по многочисленным коридорам штаба, он остановился перед указанной в пропуске дверью. В большой комнате, за столом, который был установлен почти в центре помещения, одиноко сидел очень пожилой, седой как лунь, полковник, со старческим, изрезанным многочисленными морщинами, лицом. Симонову он показался персонажем какой-то детской сказки, про злых леших, и добрых старичков-лесовичков. Внимательно и придирчиво изучив представленные Симоновым документы, «лесовичок» покопался в каких-то бумагах на столе. С явным наслаждением, извлёк из стопки папок нужную, полистав её, на удивление молодым голосом спросил:

– Решили, Владимир Николаевич, исполнять службу в Сирийской арабской республике?

Симонов удивился почти забытому церковно-славянскому слову, «исполнять». Мгновенно прокрутив в голове все свои знания по географии, и не найдя, ни вразумительного толкования, ни ассоциаций с названной страной, ошарашено запнувшись на первом слове, громко, по-военному ответил:

– Так точно, товарищ полковник!

Насладившись произведённым впечатлением, которое, по-видимому, было единственным развлечением в его скучной, однообразной работе, старец изрёк:

– Сейчас, я засургучу ваше выездное дело, вы у меня распишитесь. И отправитесь в десятое Главное управление Генерального штаба, вход со стороны бюро пропусков. Там на вас будет готов пропуск. Обращаю внимание на сохранность секретных документов.

Симонов ответил, что у него в бюро пропусков, в камере хранения остался дипломат, куда он и положит папку.

– Ну вот и прекрасненько, – продолжил полковник, укладывая папочку в объемистый, серый конверт, с красной полосой. Подогрев на маленькой, школьной спиртовочке сургуч, опечатал конверт своей печатью, и вложил его в обычный, белый конверт. Симонов расписался в коротенькой ведомости, и получил конверт. Старичок отметил его пропуск, и они распрощались.