Дэвид Лазба - Трапеза Мятежника

Теперь квартира моя, и пару тысяч, которые, оказывается, все это время, хранились в банке, у нее на счету. Ума не приложу, отчего она раньше не ставила меня в известность о них. Но зато теперь – это хороший сюрприз. Не скажу, что я улетел в поднебесье от восторга, нет. Мне паршиво. А квартира и деньги лишь немного сокрушили скорбь или даже напротив, ткнули в воспаленную рану – я еще не определился. Во всяком случае, растрачивая их, я с уверенностью могу сказать, что перед глазами будет стоять алебастровое слегка надменное лицо бабушки. Она была довольно-таки автономной личностью, особенно под конец жизни. Ни с кем не считалась, имела свое трезвое мнение, которое невозможно поменять или хоть немного пошатнуть. Не существовало в мире человека, способного привести ее в восторг или как-то зажечь. Ее вдохновляли лишь деньги, вкусная еда и сериалы, над тупостью которых, она смеялась так, как ни от чего другого. Громко и искренне. К чужим проблемам относилась очень холодно, над любовными неудачами – надсмехалась, а когда ей жаловались на здоровье, она, молча, натягивала штаны до ляжек и демонстрировала свои отечные мучимые варикозом ноги. Я иногда представлял ее на своих похоронах, всю в черном с сухими безжалостными глазами, в которых циркулируют слова: «Я же говорила тебе…» Это излюбленная фраза, которой она всякий раз, когда я угождал в очередную передрягу, презрительно швырялась в меня, точно острым дротиком.

Да… Я буду скучать по тебе, бабуля.

Никто теперь не будет дожидаться меня здесь, в этой сиротливой однокомнатной квартире. Больше никакого вкусного ужина, после работы; стиранной и глаженой одежды; хохота, оглушающего не только меня, но и весь дом; стонов от боли.

Ее больше нет. Я погрузился в абсолютное одиночество. Теперь и физическое.

Не успев толком раздеться, я вытаскиваю из шкафа громоздкий потрёпанный чемодан, и принимаюсь запихивать в него бабушкины вещи. Все, что попадается под руку: платья, брюки, кофты, куртки, сумки, туфли, стаканы, сервизы, игрушки, ее и родительские старые фотографии, цветки, книги, кувшины. Все это мигом преобразилось в какой-то ненужный хлам – вот оно, имя прошлого. Чемодан очень скоро забивается до отказа, и я направляюсь за следующим.

В итоге все уместилось в два. Я страшно запыхался и, наконец, могу плюхнуться на кровать.

Теперь эта комната практически сходственна с моей заскорузлой душой. Только белые стены и мебель. Никаких цветков, украшений, подставок и прочего барахла. Я оставил всего одну фотографию бабушки, но, думаю, скоро и ее выкину. Прощаться с человеком нужно целиком и полностью, во всех отношениях. И память о нем ни к чему хорошему не приведет, если только к беспомощным и неутешным слезам, да соплям. Но дело в том, что людям нужна трагедия. Всегда и везде. А как только они ее получают – жадно смакуют ею. До последнего выжимают из злоключения все соки, а затем брызжут своей скорбью на всех подряд, выставляя ее напоказ. Сострадать таким людям – недопустимо.

Но вот, какой вопрос меня по-настоящему волнует – куда она отправилась? Вероятно, наконец-то, вышла за пределы физической вселенной. Но слышит ли она меня сейчас, умеет ли читать мысли? Витать, перемещаться во времени? И существует ли на самом деле время? Возможно, оно иллюзорно и связано лишь с сознанием, как коллапсирование волновой функции в квантовой механике.

Давай, предоставь ответы на мои пытливые вопросы. Покажи, что мир и материя не так абсурдна, как кажется. Дай мне знак, заставь почувствовать какую-то энергию, сконцентрированную в медленной вибрации. Я вытягиваю руку и ожидаю чего-то, подобно наивному ребенку, но ничего не происходит. Что ж, раз от умерших никакого толку на Земле нет, то я надеюсь, что они не видят меня. Я очень не хочу этого, потому что если жизнь после смерти все-таки существует, то и суть всего земного там тоже постигнуто. А это означает, что в ваших глазах все мои мысли и поступки – сплошная нелепость, ибо вы перешли на другой уровень. А что имеет смысл на одном уровне, может потерять его на другом и стать бессмысленным. Однако я и без вас знаю, что во многом не прав. Но остальной мир еще в большем заблуждении, не так ли? Мир, который мы сконструировали у себя в голове – в корне отличается от реального мироздания. Но что нам еще остается делать? Отвратительное Эго общества перестало нуждаться в поиске и познании истины. Оно лишь выдумывает новое, абсолютно бредовое, слепляя одну религию с другой, вырыгивая новые нормы поведения, за счет которых цепи рабства лишь крепнут, однако, единое вульгарное восприятие нашептывает, будто свобода настолько близка, что нужно лишь протянуть руку и дотронуться. А тот, кто в одиночку отправляется путешествовать в поиске чистой, святой правды, в итоге, теряет дорогу, падает на мосту между истиной и измышлениями, и стонет, валясь с остальными. Теми, кто уже отстонал свое. Теперь они просто лежат, изредка, мыча.

Ладно, нужно сходить выбросить мусор.

Я приобрел черную краску и малярную кисть, хочу порисовать что-нибудь на этой пустой белой стене. Никогда раньше такого не делал, но всегда имел большое желание. Эта идея несет в себе одновременно двойной характер – разрушение и творение. Даже не знаю, что мне нравится больше. Уничтожая что-либо, ты ощущаешь некое высвобождение. Впервые я почувствовал это, когда подрался. Один пацан весь пятый класс бесконечно донимал меня, и, решившись, я сломал его. Повалил на землю и выбил из гада всю дурь. С тех пор я понял, как находить общий язык с ровесниками и, в целом, парнями. Затем я отправился на секцию боевых искусств и осознал там, что причинять боль людям – плохо, но занимаясь этим, развивая тело, характер и умения, я нивелировал зло, присущее насилию, преобразовывая с минуса на плюс. И в итоге окончательно разрушил в себе желание драться, применяя навыки причинения насилия для собственного развития. По большому счету, агрессию испытывают лишь трусливые люди, не уверенные в своих силах, пытающиеся доказать всем обратное: как мопс, лающий на волкодава. Обретая силу, пропадет боязнь показать свою слабость. Сколько я видел драк – всегда дерутся люди, которые не умеют драться. Но самое смешное в том, что нам на данном этапе развития уже незачем испытывать страх, хотя политика и религия нас в этом старается переубедить. Исходя из этого – разрушающий что-либо, чаще всего, боится. А тот, кто что-то создает? Боится ли он? Страх везде и всюду. Мы родились в нем, вышли из него и следуем в него. Он всегда видоизменяется и проявляется в абсолютно разных сферах нашей жизни. Порой, мы даже не подозреваем о том, что боимся, выдаем это состояние за другое, иногда положительное, потому что оно влечет за собой некую реакцию, которая часто помогает в решении той или иной проблемы. Как в случае с дракой: ты бьешь, потому что боишься получить первым по лицу, проиграть. И агрессия, порождаемая страхом, помогает тебе. Но факт – ты надул в штаны, потому что опять же недостаточно силен в этой области.

Читать дальше