Олег Нечаев - Особое задание

– Вина домашнего не хотите?

Мне бы оно было ни к чему. День завтра будний, с утра на работу…Опять же, время позднее, для употребления вина. Но приятель мой, Петька, по алкогольному адресу был не промах. Можно даже так сказать, весьма ему это дело доставляло удовольствие. Поэтому, он сразу согласился. Помявшись, кивнул головой и я. Не бросать же товарища одного, в этом, непростом занятии. Света убежала домой, а мы с Петькой присели на лавочку, обсуждая повестку следующей репетиции. Тут калитка скрипнула и появилась Света, с двумя гранеными стаканами, наполненными вином, в руках. Да в пакетике принесла свежих огурцов и помидоров.

Ну…

Мы их…

Не спеша…

И опустошили…

Видите, как я этот момент, особо, выделил?

Значит, есть в этом некоторый смысл. Поскольку простое это действие, повторяемое миллионами людей каждый Божий день, пустило мою жизнь совсем по другому сценарию. Перевернуло шиворот-навыворот. Вот, до этого стакана я был один человек и сам, по крайней мере – я так считал, распоряжался своей судьбой, а после него я стал другим…

На следующий день, моя ненаглядная сообщила мне, что нам лучше перестать встречаться. Совершенно не ожидавший ничего подобного, я только и нашелся спросить, что же послужило причиной для такого решения. Она лишь неопределенно пожала плечами, и мы разошлись. Как в море корабли. Чтобы встретиться через много-много лет, совершенно не случайно, по моей инициативе и убедиться – прав был Соломон…

Так написал один, очень мудрый поэт. Ведь в этих восьми строчках сказано всё. Ни добавить, ни убавить. Жизнь, меж тем, текла своим чередом, и хлопоты, вроде как, остались все те же. Но добавилась одна интересная деталь, на которую я вначале, по неопытности, не обратил особого внимания. Я стал думать о Светлане. Мало что думать, я начал, нет-нет, да и наведываться к ней вечерком. Хотя общаться с ней было совершенно не о чем. На любой вопрос у неё всегда находился стандартный ответ: не знаю. Поэтому вести с ней разговоры можно было только в одном состоянии – после нескольких стаканов «бормотухи». Да она и своим вином потчевала с удовольствием. Сколь долго могла длиться такая ситуация, трудно сказать. Но как-то раз моя сестренка появилась у нас дома со своей подружкой Ниной, очень очаровательной дамочкой, к тому же интересной умницей. Нечего и говорить, что я был мгновенно околдован ею, без остатка. Мы бродили с ней, взявшись за руки, по ночным улицам станицы и говорили, без умолку, обо всем на свете. Всё в ней мне было ново и интересно: и как она живет, где учится, с кем раньше дружила, что думает о каких-то общих, знакомых нам обеим, явлениях. Всё указывало и шло к тому, что мы можем стать друг для друга очень близкими людьми. И я не только не пытался препятствовать этому процессу, а и всячески старался ему способствовать. Если бы не одно «но«…После каждой встречи с Ниной, проводив её до калитки дома, я разворачивался, и шел к Светлане. Глупость, в общем-то. И я это отлично сознавал. И не нужно мне было все это нисколько. А я приволакивался к Светлане крадучись, аки тать, под покровом ночи, страшась, что об этом кто-нибудь может прознать. Мне было откровенно стыдно за моё, необъяснимое самому себе поведение. Но когда я пытался размышлять над этим фактом, страннейшим образом мои мысли сбивались в кучу и в голове начинала звучать какая-нибудь дурацкая мелодия, полностью лишающая способности критического восприятия действительности. В результате я отказывался от любых умственных потуг в данном направлении, и все приходило в странную норму. Я дружил с Ниной и строил в её отношении самые серьезные планы, а мною тихо, без лишнего шума, завладевала Светлана. Где-то, в глубине души, сознавая всю ненормальность своего состояния, я пытался сопротивляться складывающимся обстоятельствам на логическом уровне. Раскладывал ситуацию по полочкам, анализировал все доводы «за» и «против», пытаясь найти достойное объяснение своим поступкам… И поднимал руки вверх, сдаваясь в плен собственному бессилию. Моя воля, в этом направлении, была полностью парализована. Мой мозг отказывался анализировать ситуацию и выдавать, хоть сколько-нибудь, в данном случае, приемлемые варианты. Единственно, что показалось мне вполне достойным способом разрешения проблемы, это уехать куда-нибудь подальше и разрубить расстоянием непонятный мне узел. А чтобы не оставлять никаких иных вариантов решения проблемы, а это была уже именно проблема, решил, перед отъездом, засватать Нину. Я не поставил Светлану в известность ни в отношении первого решения, ни, тем более, второго. Откуда она обо всем узнала? Бог весть… Станица и есть станица. Тем более, что такое мероприятие, как сватовство, скрыть абсолютно невозможно. Ощущения свои в день сватовства я запомнил досконально, а вот детали самого действа оказались смазаны и напоминали приключение, произошедшее не со мной. А как бы подсмотренное, и перенесенное на меня. Зато внутренний голос, всю дорогу, к дому Нины, твердивший мне:

– Зачем тебе это нужно? Развернись и иди к Светлане…

Я помню и поныне, по прошествии уже стольких лет. Как я вообще сумел противостоять этой напасти? М-да…

Я уехал на следующий день, в Тюменскую область, город Сургут. Я не уехал… Я сбежал. От себя. И еще от кого-то неизвестного, во мне. Сбежал, предполагая избавиться насовсем от внутренней двойственности, и соединить себя, в сибирских морозах, в одно целое… Я был очень наивный…

В Сургут я прилетел после обеда. Уже и у нас, как здесь говорили – на большой земле – стояли весьма прохладные дни, а в Сургуте вовсю свирепствовала настоящая, северная зима. Моя теплая, по южным меркам, синтетическая курточка на синтетическом же меху, мгновенно встала коробом на моем организме и я, довольно свободно, перемещался в ней, как в глубоководном скафандре. Заледеневшие перчатки не сгибались совершенно и, в одной из них, громыхал по коленям, ставший железным, портфель с моими дорожными пожитками. Пятнадцать минут пути, от самолета до здания аэровокзала, показались мне вечностью. Я, с огромным трудом, доковылял в толпе прилетевших одним со мной рейсом пассажиров до автобусной остановки. По неопытности, да и откуда ей было взяться у теплокровного южанина, я забрался в «ЛиАЗ» на заднюю площадку. О-о… Этого делать было никак нельзя. Ну откуда же я знал? Меня тут же укусил за ногу свирепого вида бультерьер, восседавший на задней площадке в окружении шавок разных пород и размеров. Ну, укусил, это слишком громко сказано. Попробовал прокусить мои «Монтаны», индийского розлива, превратившиеся на морозе в некое подобие танковой брони. Тут и крокодил бы зубы обломал, не то что какая-то, мелкопошибная дворняга. Однако адреналину в мою кровь, этот бультерьер, явно добавил. Громыхая одеждой, я испуганно шарахнулся вглубь автобусного салона, вызвав веселое оживление среди аборигенов. В сфере транспортных перевозок, в зимнее время, отношения людей и животных, здесь, на краю Земли, были строго регламентированы. Заднюю площадку автобусов занимали исключительно собаки, едущие куда-то по своим, собачьим делам. И какое собачье дело было нам, людям, куда они едут? Автобус останавливался на очередной остановке, двери открывались, несколько собак покидали салон, а с остановки добавлялись новые, явно знакомые с теми, что уже куда-то ехали. Причем, люди не обращали на собак никакого внимания. Впрочем, собаки на людей тоже. Я – исключение, которому тут же, доступно, объяснили правила общежития. Билетов собаки не покупали. Потом-то я понял, что животные эти были брошены своими хозяевами, выколотившими на Тюменской земле длинный рубль, автомобиль, квартиру и укатившими на Большую Землю. Зачем им проблемы с перевозкой, ставших ненужными, домашних любимцев?