Владимир Эйснер - Рыбак и Сара

– Ах, ты умничка моя, труженик у моря, подобрал, что осталось!

Савка оставил добычу, встал на задние лапки, разгладил лихим жестом усы, свистнул, крякнул, отрррапортовал:

– Чик-чик-тр-р-р-скр-р-р-цр-р-р! (Порррядок в танковых частях!)

По вечерам хозяин включал радиоприёмник и вдвоём с Савкой слушали они музыку или новости этого не всегда белого света. Иногда удавалось поймать сообщение азбукой Морзе не очень быстро, а на малой скорости азбука Морзе имеет совершенно особенный, чарующий напев.

Парень замирал у приёмника, вспоминая золотое времечко, проведённое на метеостанции, и одну знакомую радистку, обладающую совершенно особенным, чарующим голосом.

Эх! Что имеем – не храним, потерявши – плачем…

Однажды, крепко задумавшись, хозяин легонько крутил колёсико настройки, как вдруг заметил сидящего рядом с его рукой Савку.

Он сидел тихо, чего с ним никогда не бывало, и был весь внимание: слушал морзянку, поток цифр.

Рыбак тихонько дотронулся до его лапки, до живота, до спинки, погладил по голове, почесал за ушком – ноль внимания, а ведь раньше он никогда не разрешал к себе притронуться, хоть и брал еду из рук!

Что за чудо? Никак вредная тётка Арктика подменила горнака?

Вдруг Савка напрягся, рванулся, обежал ящичек приёмника кругом, нашёл место, где изнутри были прикреплены звуковые динамики, поскрёб его лапкой и уселся рядом, изображая величайшее внимание.

Слушал недолго, подпрыгнул и упал всем своим весом в 200 граммов на столешницу. Так горностаи мышей ловят. Затем засвистел-заскрежетал, заворчал, зашипел, неожиданно залез к Рыбаку на ладонь и уселся подобрав хвост, как сидят кошки.

– Что, малыш, и тебе довелось на полярной станции радистов послушать? Родился что ли там?

Зверёк повернул к человеку смышленую мордочку и глянул ему в глаза:

– Чик-чик- тр-р-р! Скр-р-р! Чик! (Пойдём туда! Там было хорошо! Там нас любили!)

– А может, и любят ещё, Савватей Савельич, ведь женское сердце отходчиво.

С тех пор они часто слушали морзянку. Рыбак, – сидя за столом, Савка – на его ладони. И понравилось горнаку гулять по столу. Совать нос в коробку с сахаром, шуршать там, собирать крошки и таскать по кусочку в бывшую мышиную норку в углу.

– Савка! Ты чего как кот шкодливый? Не смей лезть на стол!

– Чик-чик-цр-р-р-тр-р-р! (Сам же сидишь. И даже локти положил!)

– Так я ж не шмыгаю, не ползаю по мышиным лабиринтам! А ты, проныра этакий, все норки пронырял, везде усищи совал, хвостищем пыль собирал, и грязным сапожищем да на стол с пищей?

Так не пойдёт! Вот отодвину стул, чтоб ты не мог запрыгнуть на стол, и кончится твоя вечерняя морзянка!

Хозяин избы постучал пальцем о край столешницы и сдвинул брови.

Горнак мигом спрятался в норке, но сразу же высунул круглую шкодливую мордашку, издал серию ухораздирающих скрипов и скрылся.

Обругал!

Рыбак с опозданием запустил в него рукавицей и рассмеялся. Ну, как сердиться на этого проказника?

До вечера Савка не показывался, а потом положил к ногам хозяина рукавицу и что-то тихо просвистел.

– Мир, Савка, мир! Вот тебе кусочек сахару!

И стали они с горнаком жить-поживать, добра наживать. Человек приносил рыбу и оленину, зверь – куропаток и м… ну, в общем, тоже мясо.

Промысловики на равных.

Много талантов открылось у Савки. Рыбак не переставал удивляться тонкой нервной организации этого зверька, граничащей иногда с чудом.

Однажды он разволновался-разбегался всё от ноги хозяина к двери, да от ноги к двери.

Ну, открыл ему парень. Горнак по ящикам вскочил на подоконник в пристройке и давай окошко царапать. Обернётся и скрипит-посвистывает. Глянул и Рыбак в окошко.

А ночь полярная.

Черным-чернёхонька.

Хоть смотри не смотри, не видать ни зги.

Зажёг фонарь, взял ружьё, открыл двери. В трёх шагах – сугроб незнакомый. Метели давно не было и Рыбак насторожился. Вдруг поднял сугроб голову, глаза отразили свет – умка!

После оглушительного дуплета у него над головой «босой» бежал.

А парень потом лучшими кусочками рыбы Савку ублажал.

У белого медведя лапы «ужжжасно шерстяные», а на ступнях подушечки жировые. Ходит неслышно. Даже Савка не мог его услышать через три стены.

Как он узнал, что у дверей потапыч затаился?

Не иначе, из параллельного мира информацию выудил.

Так и прожили человек с горностаем зиму.

В начале мая начался полярный день, солнце уже не уходило с неба.

Всё наполнилось светом и радостью, надеждой на новую жизнь.

В начале июня появились проталины в тундре.

Вернулись пуночки, утки, гагары, а за ними гуси пошли надо льдом.

И от гогота гусиного, от радостного крика весеннего затосковали Рыбак и Савка, перестали слушать морзянку и стали писать письма.

Писал, собственно, рыбак, а Савка опять сидел рядом на столе (на этот раз на старом полотенце) и подсказывал самые лучшие, самые изысканные слова и выражения из любовной лирики горностаев. И были они куда как выразительней и краше, чем самые яркие, самые цветитстые обороты речи из «Тысячи одной ночи»!

Рыбак помещал каждый такой речевой самоцвет в скобки с указанием: «перевод с горн»., что можно ведь понять и как «перевод с горнего». Пусть радистка рассудит, как ей сердце подскажет.

Толстую пачку писем написали они радистке с самым лучшим, самым чудесным голосом на свете, и перевязали сей пакет суровой рыбацкой ниткой, и положили на самое солнечное место в избушке, чтобы пропитался светом.

«Скоро прилетит вертолёт, мы отдадим пилотам письма и будем ждать ответа. И ответ будет именно такой, какой нам надо. Весенним, радостным и весёлым будет ответ, правда же, Савватей Савельич?»

Но прошёл-пролетел волшебный месяц июнь, они все жданки прождали, а вертолёта не дождались. Пакет с письмами высох и пожелтел, уголки самого верхнего конверта поднялись вверх, взывая к небу.

И вдруг пропал горностай.

Наверное, побежал подругу искать.

Тяжело без подруги на белом свете.

Чуть погодя стал хозяин прибирать в зимовье и вытащил из-под лежанки оба старых валенка. Один был лёгким, в нём было уютное тёплое гнёздышко с резким запахом зверя.

Второй был тяжёлым. И запах от него был тяжёлым. Рыбак вытряхнул содержимое на мох: штук сорок дохлых мышей, засохшая колючая рыбка бычок, несколько кусочков сахара и две слипшиеся карамельки.

«Савка!

Дружок Савка!

Вернись, Савка! Ведь поёт, всё поёт морзянка весёлым дискантом. Всё поёт сквозь расстоянья и снега!

Весенняя путина [1] Путина – сезон рыбной ловли. начиналась в середине июня, на работу людей отправляли вертолётом.

После отпуска Рыбак вернулся на Таймыр как в незнакомый край. Тундра в полярную ночь и тундра в полярный день – это небо и земля.